«Страшно видеть, как происходит моментальный откат назад, но мы это уже переживали», — говорит Ирина Протасова — председатель правозащитной организации «Человек и Закон» из Марий Эл. 20 февраля Ирина вместе с коллегами отправится в суд, который рассмотрит иск Минюста о ликвидации марийской НКО. Корреспондент «7х7» поговорил с Протасовой о давлении российских властей на институт некоммерческих организаций, репрессиях правозащитников и поводах для гражданского оптимизма в 2023 году.
«Мы понимали, что нас будут ликвидировать»
— С каким чувством вы встретили новость о том, что Минюст попросил суд ликвидировать «Человек и Закон»?
— C достаточно холодной головой, потому что мы не в первый раз подвергаемся нападкам со стороны Министерства юстиции. Когда узнали, что у нас проверка [Минюст провел внеплановую проверку НКО в декабре 2022 года], — мы уже были готовы [к иску] и понимали, для чего она нужна.
Мы известная организация, у нас много партнеров, много сторонников. После новостей о ликвидации нам звонили из всех регионов и предлагали помощь. Но мы понимаем, что, если Московскую Хельсинкскую группу ликвидировали настолько быстро [в январе 2023 года суд за полдня рассмотрел иск Минюста с требованием о ликвидации МХГ — старейшей правозащитной организации; поводом стало то, что НКО действовала по всей стране при региональном статусе], — нас тоже ликвидируют.
Будем бороться до конца: обращаться в ООН и отстаивать наши интересы, потому что нам важно сохранить институт НКО в России. Государство может нормально функционировать только тогда, когда есть равные бизнес, НКО, власть, СМИ.
— Поддержка от сторонников была неожиданной для вас?
— Она была приятной! Ну и неожиданной, потому что за годы работы мы все время идем вперед и не оглядываемся назад. Но как-то решили поднять архивы и удивились тому, сколько сделали, скольким людям помогли. А теперь эти люди присылают слова поддержки, хотят помочь деньгами или чем-то еще.
— Вы находитесь в регионе основания — Марий Эл. Почему никуда не уехали?
— Мы любим нашу республику и гордимся ею. Она уникальная: национальная, красивая, комфортная, здесь прекрасные люди и природа. Даже наши болота — они затягивают.
Лично у меня не было мысли уехать. Людям, которые работают в нашей команде, тоже очень нравится Марий Эл. Они идентифицируют себя с этой землей. Только в крайнем случае мы готовы уехать. Но очень не хотелось бы.
— Чем вы занимались в последний военный год, пока власть закручивала гайки?
— Завершили проект, который начали еще в пандемию: поддерживали НКО, занимающиеся защитой прав детей и семей. Когда мир изменился из-за СВО [сокращение, обозначающее военные действия в Украине], для НКО начался серьезный кризис. Наша взаимная поддержка этих организаций помогла увидеть новые возможности для работы в текущих условиях.
И, кроме этого, продолжали помогать гражданским активистам и людям, которых в Марий Эл больше некому защитить.
Неизбежное зло
— Вы писали, что иск Минюста о ликвидации НКО «Человек и Закон» может быть связан с тем, что в декабре 2022 года организация получила консультативный статус при ООН. Почему вы так считаете?
— 7 декабря нам дали международный статус, а 9 декабря Минюст подписал распоряжение о проверке. В акте по ее итогам были слова о том, что статус при ООН — подтверждение, что мы нарушаем закон и работаем не на территории регистрации.
— Как вы думаете, проверка началась из-за конкретного эпизода или за вас просто решили взяться?
— Думаю, решили взяться за все НКО. Это очевидная тенденция.
— Вы говорили, что проверку могли инициировать сотрудники Минюста.
— У нас есть информация от журналиста Алексея Серёгина, который позвонил Яндулову [автору жалобы, после которой Минюст начал проверку НКО]. Тот сначала сказал, что ничего не писал, а потом — что знакомый из Минюста попросил его подписать [обращение].
— Если суд вынесет решение о ликвидации, что вы будете делать?
— Мы пока не думали об этом, но в любом случае станем искать, в какой форме продолжить работу. У нас хорошая команда, не хочется терять ее. И люди, которые пишут нам, надеются, что мы останемся.
Потому что «Человек и Закон» — это про Россию, про нас. Трудно закрыться с таким бэкграундом и экспертным потенциалом.
— На ваш взгляд, есть ли у россиян понимание, чего они лишаются, когда власти РФ ликвидируют правозащитные НКО — такие, как ваша?
— Такое понимание есть у тех, кто сталкивался с нарушениями прав человека, и у тех, кому мы помогали. В республиканском паблике один пользователь написал про нашу ликвидацию: «Раньше я проезжал это место [офис “Человек и Закон”], пока меня самого не коснулось — теперь я понимаю, насколько это важное место, важная организация и чего мы все лишимся».
Но у большинства, наверное, нет такого понимания. Многие не знают, сколько мы сделали. На территории Марий Эл нет массового нарушения прав человека в колониях, в том числе потому, что мы работали там 20 лет. Органы власти нас знают и воспринимают как неизбежное зло — потому что мы будем лезть, если будут нарушения. Если эту работу прекратить, руки [у власти] будут развязаны, и в будущем люди столкнутся с произволом.
Открыть окно возможностей
— В 2020 году Минюст подавал иск о ликвидации вашей НКО. Как удалось тогда выиграть дело?
— Суд посчитал, что основания Минюста недостаточны для ликвидации. За несколько лет у нас не было серьезных нарушений: суд увидел, как мы после каждого требования Минюста пытаемся подстроиться под постоянно меняющийся закон.
Сейчас нас будто признали злостными нарушителями. Минюст давно не помогает некоммерческим организациям, а преследует их, вменяя нарушения за всякую ерунду.
— Что изменилось за последние два года?
— Власти разлюбили НКО — это слова Светланы Маковецкой [руководительница пермского Центра гражданского анализа и независимых исследований], с которыми я согласна. Если раньше они хотели взаимодействовать с НКО, то теперь НКО не нужны.
— Мы это видим на примере «Команды 29», «Мемориала», МХГ. Теперь — «Человек и Закон». Почему, как вы говорите, власти «разлюбили» НКО и правозащитников?
— Сейчас у власти другие цели. Она очень боится, что будет независимое мнение, свобода, что кто-то будет открыто говорить о ее неправомерных действиях. Приоритет другой — не права человека, а сохранение этой власти.
— Полученный в декабре консультативный статус при ООН, которого вы так долго добивались, — будет ли он что-то значить после ликвидации НКО «Человек и Закон»?
— ООН — это межгосударственный орган, созданный для взаимодействия между государствами. Консультативный статус при ООН — единственный механизм, который позволяет НКО выразить свою позицию. Например, нам выслали анкету по правам людей с инвалидностью в случае чрезвычайных ситуаций. И мы дали рекомендации по тому, как действовать в ЧС, чтобы помочь людям с инвалидностью в местах лишения свободы.
Специалисты сказали, что ликвидация НКО не будет основанием для прекращения статуса, если мы продолжим работать — как инициативная группа, например.
— Если суд ликвидирует «Человек и Закон» — что это скажет мировому сообществу о состоянии российского правового поля?
— Даже если не ликвидируют, я могу сказать, что сейчас, к сожалению, принимаются неправовые, непонятные законы, которые противоречат правам человека. Независимо от того, ликвидируют нас или нет, юристам стало сложно работать, потому что принципы государства и права размыты и неконкретны.
— В Ярославле адвокат попросил о прекращении его статуса, потому что не хочет быть адвокатом в государстве, ведущем военные действия в Украине, лишившем граждан прав и свобод. Он написал еще о том, что правозащитное сообщество «трусливо молчит», а не защищает права человека и не влияет на события в Украине. Что вы ответили бы на это?
— У каждого свой путь борьбы. Если он считает, что это его путь — он в праве так поступать. Но я считаю, что если есть возможность помогать людям до последнего момента — это нужно делать.
Всегда есть шанс, и если мы можем защитить одного конкретного человека — это нужно делать и не расписываться в собственном бессилии. Мы всегда работали так, что для нас важен каждый. Если адвокат утратил статус, он потерял возможность защищать людей. Я считаю, что лишать себя возможности для защиты в наше время — это не очень правильный жест.
Поэтому я и говорю, что нам важно сохранить институт НКО. Это механизм, через который мы могли получать информацию, добиваться изменений. И к нам все еще относятся довольно серьезно.
Почему они [власти] так боятся НКО? Наверное, они чувствуют силу именно в этой институциональности.
Я считаю, правозащитники не молчат. Если у нас есть доказательства нарушений прав — мы достаточно громко об этом говорим.
— Что все эти годы помогает вам работать, не ударяясь в правовой нигилизм, в отличие от ярославского адвоката?
— Мы хорошо знаем, что такое права человека, и верим в эту концепцию. Начав работать в конце 1990-х, мы проходили через сложности, нарушения, неправовые законы. Участвовали в изменении законодательства и правоприменительной практики. Страшно видеть, как сейчас происходит моментальный откат назад, но мы это уже переживали. Надеюсь, будет точка невозврата и мы снова будем нужны, чтобы менять ситуацию в лучшую сторону.
Ирина Протасова. Фото предоставлено героиней материала
— За все эти годы были случаи, когда вам было страшно работать?
— Работать было не страшно. Страшно отсутствие права — если тебя захотят подставить, прийти и задержать без основания. За слово, за фразу, за позицию могут привлечь к ответственности. Страшно — когда ты уже не чувствуешь себя в безопасности, находишься под пристальным контролем и тебя могут нейтрализовать любыми способами.
— Несколько дней назад вы написали, что офис организации «Человек и Закон» в Йошкар-Оле находится на улице, названной в честь советского чекиста Николая Зарубина. Почему именно сейчас вы заметили это и что почувствовали в связи с таким открытием?
— Наверное, сейчас это стало особенно актуально. Мы всегда взаимодействовали с «Мемориалом» [«Международный Мемориал» и ПЦ «Мемориал» окончательно ликвидированы в январе 2022 года по иску Генпрокуратуры; они сохраняли память о жертвах репрессий и занимались защитой прав человека], но никогда не изучали именно этот вопрос. Хотя знали имена людей, которые занимались пытками в годы репрессий, и людей из числа марийской интеллигенции, которые были расстреляны. Просто Зарубин — распространенная фамилия, мы думали, улицу назвали в честь героя Великой Отечественной войны.
Это было неприятное открытие. Если бы мы узнали об этом раньше, наверняка вышли бы с инициативой о смене названия улицы. Сейчас мы думаем, что с этим сделать.
Когда я выложила пост, люди стали спорить в комментариях. Кто-то оправдывал [выбор такого названия для улицы], кто-то говорил, что сложно говорить о прошлом. Кто-то обвинял белых, кто-то — красных. Но разговор не о том, кто прав и кто виноват. А о том, что та [советская] власть позволяла себе внесудебные казни. Так не должно быть. Неважно, какой линии придерживаются люди, если за ними кровавый след — улицы не должны называться в их честь.
— На сайте «Человек и Закон» в разделе «О нас» говорится, что вы гражданские оптимисты. Что вы вкладываете в эти слова?
— Мы всегда верим в лучшее будущее, пытаемся найти хорошее даже в негативных ситуациях и рассказываем, что сделано и что можно сделать. И мы действительно добиваемся результатов, видим изменения и людей, которые рядом с нами. Мы всегда находили хороших людей в системе, говорили, что во ФСИН, в МВД и в других органах власти много союзников, которые выступают за права человека.
Один раз мы сели и подумали: а кто нам сказал, что дальше будет лучше? Но как по-другому жить? Мы и сейчас верим, что будет лучше, что что-то изменится и права человека снова будут востребованы. Всегда есть окно возможностей — мы ищем это окно и пытаемся его открыть.