Мы были в Герценке 23 апреля, и я забежала в абонемент взять книгу, чье название выписано на задней обложке моего ежедневника, закончившегося вот недавно, с пометкой «Хороши книги — читать». Книгу заказала Света, ну, вы знаете, и я очень ждала ее. Книгу в смысле. (Света, спасибо!) И скоро, наверное, начну ее читать.
— «Маленькую жизнь» Янагихары скоро сдам, — пообещала я в абонементе.
— Я бы с ума сошла читать такую толстую книгу!
Собственно, я и выбрала ее за толщину. После 24 февраля читать не могла совсем. Ничего, кроме новостей. Но через какое-то время слез и прочего, через что прошли все мои друзья без исключения (а те, кто не прошли, очевидно, совсем не друзья, и думаем и ощущаем мы с теми, другими, по-разному), я поняла, что тронусь умом, если не начну читать. И выбрала самую толстую книгу из тех, что увидела в абонементе. Плюс, кажется, Юзефович писала о ней, так что взяла, чтобы малодушно сбежать из реальности, ничего толком не зная о книге и авторе. А в результате вышло так, что «Маленькая жизнь» протащила меня через первые 59 дней – уже 60 – наступившего ада и стала для меня очень важным событием. Их за это время случилось ровно два. Вот эта книга. И «Циолковский» Бориса Дмитриевича.
Сейчас, дочитывая послесловие от переводчиков, наткнулась на фразу, которая вообще-то меня бесит. Про то, что каждый читатель найдет в этой книге свое. Но самое интересное, что это, видимо, действительно так, потому что так, как прочитала ее я, не прочтет никто другой. И так, как увидите ее вы, не увидит другой человек. Какая-то пошлость, кажется, но именно так я ощущаю «Маленькую жизнь» — первую книгу, которую я боялась дочитывать, буквально не могла перевернуть страницу. Первая книга, от которой у меня едва не случился приступ любимой спаечной. И первая книга, которая примирила меня с моей недавней страшной потерей.
Последние, самые трагические и почти невыносимые части книги словно бы легализовали весь мой минувший декабрь и последовавшее за ним ужасное — ужасные дни, ночи, недели. Смерть одного из главных героев и ее переживание другими героями точно, детально, с подробностями описали то, что происходило со мной совсем недавно. И ровно тоже я пережила еще чуть раньше, три года назад, когда ушел Сэм.
Я понимаю, что только, наверное, не очень здоровый на голову человек может переживать уход собаки как уход человека, но тут уж что поделать. И все этапы, которые переживал Джуд в книге, я прошла один за другим. Кошмар какой-то ) Пишу и сама себе не верю. Но по крайней мере мне стали понятны механизмы, которые мной двигали, когда я мучила не только себя и близких, но даже, как мне кажется, нашего ветеринара, которая не только боролась за моих двух любимых существ, но и, в общем, мужественно нашла в себе силы как-то ответить мне на вопросы (и они есть в книге!), написать какие-то очень важные слова, хотя и не была обязана, конечно. (И теперь мне стыдно и неловко, но я понимаю, что тогда, из глубины моего горя, я не могла вести себя иначе.) Эта книга описала мне, кроме всего прочего, мои собственные ощущения. Мои мысли. Практически дословно. И это так себе удовольствие, если честно.
Но эти финальные части, конечно, не вся книга. А сама она — просто космос. Она и раньше была, очевидно, важна и нужна. Но сегодня, среди разверзшегося ужаса (как много повторений этого слова для одного поста, но его трудно заменить), она еще важнее и нужнее. Не советую, но советую. Будет страшно и больно. Но хорошо.