С первых дней военной спецоперации Белгородская область — прифронтовой регион. От самого Белгорода до границы с Украиной — всего 39 км. От пригородов и сел — еще меньше. По улицам ходят люди в форме, военная техника и палаточные госпитали стоят по соседству с кофейнями и парковками. Губернатор Вячеслав Гладков регулярно сообщает о новых обстрелах, но жизнь продолжается. Как изменились будни Белгородской области и боятся ли местные жители [Роскомнадзор] — в совместном репортаже «Медузы» и «7х7».
В подвальном помещении бара в центре города играет джаз. К 20:00 за столиками и стойками начинают собираться люди. У стойки бармен с клиентом обсуждают [Роскомнадзор].
— …Ну это он, получается, медбрат? — спрашивает облокотившийся к стене гость.
— Не совсем. Медбрат, он скальпели носит-моет. А военный врач… Ты все-таки еще и военный: носишь оружие, выполняешь боевую задачу. Но если дерьмо попало на вентилятор — работаешь медиком, — медленно протирая бокал, отвечает бармен.
[Роскомнадзор] идет уже почти два месяца, и к ней здесь все уже практически привыкли. В начале апреля, по заявлению властей, под украинский авиаудар попала нефтебаза. Всего с начала военной спецоперации власти сообщали о не менее чем 10 случаях обстрелов и авиаударов. 14 апреля осколком прилетевшего снаряда в плечо ранило мужчину из села Журавлёвка, но местные жители в основном живут как прежде и отказываются уезжать, даже если им предлагают родственники. Больше недели в области действует «желтый» (высокий) уровень террористической опасности. Но люди продолжают жить, как будто ничего не происходит.
В баре два зала, к 22:00 оба заполнены. Джаз затихает. За большим столом компания молодых людей включает украинские песни. Из колонок играет музыка «Воплей Видоплясова» и «Океана Эльзы». Два стола на ломаном украинском громко подпевают и просят прийти весну. Посетители с соседних столиков просят переключить на российского рэпера Мияги.
В курилке спрашиваю одного из посетителей:
— Как вам украинская музыка?
— Брат, смотри, — водя из стороны в сторону окосевшими глазами, отвечает светлый широкоплечий парень, — они [артисты] не наши. Но к ситуации отношения не имеют.
Война-невойна
Украинские песни в баре включал Виктор [имя изменено по просьбе героя]. Мы знакомимся за общим столом, а потом вместе идем пешком по ночному Белгороду. Мимо на электросамокатах проносятся подростки. С интервалом в несколько минут проезжают такси. Без них город стих бы окончательно.
— Все люди гнилые. Вы знаете лучше, чем я, — говорит Виктор. — Все претензии от знакомых к Белгороду были в том, что здесь злые, плохие люди. А я пытался как-то переубедить, в том числе и себя. Пытался видеть в людях хорошее. Но [Роскомнадзор] показала, что все так и есть. Люди в большинстве своем очень слабые и не могут думать своей головой.
Виктору 27 лет, он художник иллюстратор, родился в Шебекине — городе в паре десятков километров от Белгорода. [Роскомнадзор] разлучила его с девушкой Людой [имя изменено по просьбе героини]. Она выросла в Украине, 24 февраля застало ее в Киеве.
— Люда не переставала мне говорить, что ей некомфортно в Белгороде, — рассказывает Виктор. — Для нее война восемь лет идет, ей в 2014-м пришлось из Донбасса уехать. А тут все шутили, что она хохлушка, что война — не война и много-много других типа подколов. Но эти полномасштабные [военные] действия в Украине показали, что те, кто так шутил, были, мягко говоря, неправы.
В начале марта у Люды получилось эвакуироваться в Европу, теперь Виктор тоже собирается уехать.
— Теперь она, конечно, не вернется в Россию. Спасибо большое освободителям, — говорит он. — Хочу только поддержать Люду, уехать из России. Потому что мне не важна моя дальнейшая судьба, но важна совместная наша жизнь.
Виктор не думает, что Россия начнет ядерные бомбардировки Украины, и не боится военных действий на территории РФ, потому что не верит в возможность наступления ВСУ даже на Крым и территории Донбасса.
«Мы тут в яме»
12 апреля губернатор Белгородской области Вячеслав Гладков сообщил о повреждении железнодорожных путей в Шебекине. В начале апреля в городе начали рыть окопы. Еду туда — пообщаться с местными жителями.
На остановке автобуса до Шебекина возле белгородского вокзала, сплошь теперь обнесенного высоким забором, на столбе — синяя табличка «Харьков». На окошке кассового пункта на распечатанном белом листке А4 — надпись: «Рейсы в Харьков и до границы не выполняются». В автобус садятся люди: женщина с вербами, ее ребенок в красной курточке. Они везут с собой велосипед. Вдоль трассы по дороге в Шебекино растет лес. Со стороны дороги его окопали плугом — от пожаров. Тонкая неглубокая траншея тянется до конца леса. За ним начинается поле, изрытое глубокими ямами.
— Это, что ли, окопы? А, вот эти больше похожи, — говорит кто-то в автобусе.
Местные власти заявили о «проведении земляных работ» 5 апреля. Объяснили рытье желанием перестраховаться и, как обычно, сказали, что бояться нечего.
На качелях перед Дворцом культуры качаются молодые люди. Из делового центра «Ребиндер» выходят офисные работники. В самодельной деревянной беседке бирюзового цвета на лавочке сидят три старушки. Перед ними на пеньке спит серый кот.
— Как вам здесь живется? Не страшно сейчас?
— Не-е. Все работают, все учатся, мы, бабки, бездельничаем, — говорит одна из старушек с тростью в руке.
— Даже если и летают, мы не слышим. Мы в яме, — вторая бабушка в цветастом платке делает жест рукой, — нас облетает.
— А окопы зачем вырыли? Не боитесь, что пригодятся?
— Нет, они далеко. Все у нас нормально. Так и доложите, — говорит первая.
На аллее памяти шебекинцам людей нет. В стороне от мемориала, на детской площадке, играет музыка. В лесу за аллеей пахнет соснами и тополями. По дорожкам в лесу прогуливаются семьи с детьми. Девочка на скейтборде спугнула белку. В нескольких метрах на лавочке сидят две школьницы.
— У нас сейчас все спокойно, — говорит восьмиклассница с острыми стрелками на глазах, — мы с семьей не планируем никуда уезжать. Если здесь что-то будет, может, уедем. Все тогда поедут в Москву.
— А окопы и обстрелы в соседних районах?
— Нет-нет, мы здесь ничего не слышим. А окопы означают, что нас защищают, — отвечает шестиклассница.
— У вас в школе бывала эвакуация?
— Да, вывели, показали, где и куда прятаться, — говорит старшая.
— А нас перед школой вывели, посчитали, сказали ждать, — рассказывает девушка помладше.
— Вы думали, кем хотите стать?
— Я вообще-то хотела поступать на международные отношения. Но с учетом того, что сейчас происходит, нельзя сказать, что у России возможны какие-то международные отношения, — отвечает восьмиклассница. И рассказывает, как дойти до больницы.
На заднем дворе больницы за забором стоит несколько пазиков с медицинскими крестами на бортах. На КПП — молодой военный с автоматом. За его спиной разбит палаточный госпиталь. В 300 м от больницы, в сквере памяти десантникам, возле БМП, мужчина пьет кофе.
— Вам сейчас тут не страшно находиться?
— Честно, только недавно приехал.
— И как вам здесь?
— Нормально. Без паники. А чего переживать, если там [на границе] вся техника стоит?
Тихая желтая «Газель» реанимации без сирен и мигалок заезжает во двор больницы. На боковом стекле машины наклеена буква Z.
Марина (имя изменено) работает медсестрой. В Украине у нее есть родственники. С началом спецоперации работать ей стало сложнее — и морально, и физически.
— Конечно, сейчас тревожно. Своими глазами видела, как [системы ПВО] сбивают ракеты. Везде только и разговоры об одном, — рассказывает девушка.
Выбитые стекла в доме после обстрела села Головчино в Белгородской области 19 апреля. По официальным данным, пострадало более 30 домов. Источник: t.me
Медики о происходящем, по ее словам, думают разное. Те, у кого есть родственники в Украине, стараются меньше высказываться и переживают за своих близких. Некоторые недолюбливают беженцев.
— Злятся, говорят: «Пускай с автоматами бегают, защищают родину!», — пересказывает медсестра. — Я спрашиваю, зачем так говорить, они [беженцы из Украины] не виноваты в том, что происходит. А у другой девушки родители в Украине, она с ними не разговаривает теперь. Я на нее наехала, мол, там такие же люди, они не хотят, чтобы с ними что-нибудь случилось. А она мне душу стала изливать: «Я что, должна бояться за свою жизнь? Сюда ракеты прилетают! Если не мы их, тогда они нас».
— Бомбят как наши, так и ВСУ, и нацики, — на уточняющий вопрос, кто, по ее мнению, ведет огонь, отвечает Марина. — Кто ж мне правду скажет, все на уровне разговоров. Но то, что наши туда шмаляют ракеты, я видела собственными глазами.
При этом, говорит Марина, отношение к работе у медиков не поменялось. При оказании помощи они ведут себя как раньше и никакой неприязни к пациентам, будь то солдаты, раненые украинцы или обычные белгородцы, не выказывают.
— Помощь всегда оказывают как положено. То, что они [медики] могут после этого пообсуждать, — пустой гундеж. Свою работу они сделают на 100%, — уверяет девушка. После разговора в больнице возвращаюсь в Белгород.
Снаряд в одном из огородов в селе Головчино в Белгородской области, 19 апреля 2022 года. Источник: t.me
Кому должно быть страшно
Белгород заполнен «патриотическими» символами. Возле торгового центра рядом с белгородским парком Победы весь в пыли стоит черный Daewoo Matiz. На его стеклах и бортах — наклейки «За победу» и «Пока мы едины, мы непобедимы».
По одной из центральных улиц проезжает скорая с буквой Z. За ней — отмеченная тем же знаком «Лада». По пешеходной улице идут трое бородатых парней в камуфляже. На их кепках — бело-красно-желтые флаги Южной Осетии и буквы Z.
У входа в супермаркет «Магнит» — еще трое в камуфляже. Внутри девушки выбирают косметику. На кассе разговаривают продавщицы.
— «Кока-Колу» отменили. Ну и что? И гамбургеры мы свои сделаем. Или шашлыков пожарим, — говорит одна.
— У нас прадеды и прабабки прожили [в Советском Союзе], а мы не проживем? — поддерживает вторая.
Напротив «Магнита» за пластиковой решеткой одиноко стоят манекены в костюмах закрывшегося из-за санкций магазина Adidas. Через несколько десятков метров вдоль здания выстроились военные. На узкой дороге перед ними ждут темно-зеленые грузовики «Урал» с буквами Z на брезентах.
Над городом пролетает военный вертолет. Его слабо слышно из-за дождя, который льет вот уже второй день. Под крышей курилки БелГУ прячется мужчина.
— Скажите, вам сейчас не страшно жить в Белгороде?
— Ой… — Мужчина кивает и отворачивается. — Спокойно.
— А то, что прилетает [снаряды]?
— Ничего не прилетает.
— А окопы в Шебекине?
— Ну окопы и окопы. Все нормально.
Возле одной белгородской кофейни под дождем курят парень с девушкой.
— Скажите, вам не страшно сейчас находиться в Белгороде с учетом спецоперации?
— Мы стараемся не говорить об этом. Все спокойно, не страшно. Но пытаемся концентрироваться на работе, — отвечает парень.
— Это Украине должно быть страшно. Мы не хотим с вами это обсуждать! — резко выговаривает девушка.
— Почему Украине должно быть страшно?
— Потому что я из Украины.
— Мы стараемся не обсуждать эту тему, — перебивает ее парень, чтобы избежать конфликта.
— Из какого вы города?
— Из Хмельницкого.
— Не думали уехать из России?
— Хочется домой, конечно. Но обстоятельства.
Молодые люди докуривают и уходят варить кофе. Российские войска продолжают бомбить инфраструктурные объекты в Хмельницком. Утром 19 апреля в село под Белгородом прилетает новый снаряд.
