7 мгновений недели. Леонид Зильберг

Елена Соловьева поговорила с членом Общественной палаты Леонидом Зильбергом о том, почему мы отдали свои города чиновникам, сменится ли в Коми власть к концу декабря этого года, въедут ли в помещение "Красного знамени" журналисты "БНКоми" и "Комиинформа", об убийстве о. Павла Адельгейма, о том, популистский ли шаг — начало решений проблем с мигрантами в Москве незадолго перед выборами  и поправит ли имидж Сыктывкара, якобы подпорченный сериалом "Трое в Коми", покраска деревянных домов по Октябрьскому проспекту перед тем, как по нему пронесут олимпийский огонь.

Фото Максима Полякова

ЕЛЕНА СОЛОВЬЕВА: Здравствуйте, уважаемые читатели и слушатели интернет-портала «7x7».  С вами снова программа «7 мгновений недели» и я, Елена Соловьева, ее ведущая.  И сегодня у нас в гостях общественный деятель, член правления КПК «Мемориал» и просто хороший человек, я надеюсь, Леонид Зильберг, прошу любить и жаловать. Леня, такая вот новость, огорошу тебя сразу, с площадью нашей (Стефановская площадь – прим.«7x7») сыктывкарская администрация приняла решение, что ближе, чем на 150 метров, пикетирующим подходить нельзя, даже в близлежащих кустах пикетировать уже нельзя…

ЛЕОНИД ЗИЛЬБЕРГ: Даже рояль в кустах ставить нельзя.

ЕС: Рояль в кустах ставить ни в коем случае нельзя. При этом у нас недавно еще оправдывали пикетчиков, которые на этой площади проводили свои пикеты и боролись за свои и чужие права, а сейчас вот так. Почему это происходит?

ЛЗ: Происходит это ровно по той причине, что мы вообще отдали свои города, деревни, села, - все, что угодно, все, в чем мы живем, — отдали чиновникам, мы ничем не владеем. И мы ничем не владеем, в общем, добровольно, потому что не хотим. Не хотим владеть даже собственным подъездом. И когда мы не хотим владеть подъездом, претендовать на владение площадью, в общем, даже и как-то глупо.

ЕС: Тебе не кажется, что это потому, что у нас много сотен лет было крепостное право, и рабство у нас в крови?

ЛЗ: Насчет крепостного права хочу заметить: здесь, в Республике Коми, люди всегда были свободны.

ЕС: Здесь ГУЛАГ был…

ЛЗ: Но до того люди были абсолютно свободны и с высоким чувством собственного достоинства, и, в общем, это не свойственно местным жителям — сильно прогибаться перед властью. Власти-то тут особой и не было, ГД-то далеко сидела.

ЕС: Ну а что ж так — не свойственно, а площадь вязли  и отдали, все готовы отдать, вот сейчас Кировский парк отдадут.

ЛЗ: Потому что люди отвыкли управлять собственной жизнью, собственной судьбой, собственными городами, собственными охотничьими тропами, что там еще у людей было?

ЕС: А когда они ими управляли-то?

ЛЗ: Здесь всегда управляли.

ЕС: Хорошо, я переформулирую вопрос: за какое, примерно, время, мы успели отвыкнуть?

ЛЗ: За время с начала советской власти, если говорить про здешние места. Сложно говорить, что было в Усть-Сысольске, но вокруг люди более-менее самоуправлялись, не было тут какого-то жесткого неравенства, не было каких-то вопиющих вещей, крепостного права, как я сказал, не было. Это означает, что был какой-то вариант самоуправления. Ну и, конечно, было централизованное управление, налоги — все это было, но, в общем, люди организовывали свою жизнь сами. Для меня, в свое время, было очень интересно посещение пресловутого Подъельска, где произошла ужасная катастрофа…

ЕС: Когда сгорел дом престарелых.

ЛЗ: Я туда ездил по своим делам — у меня там жил друг, я поехал туда по своим делам. И с удивлением я обнаружил, что это село было процветающим, с очень сильным земством, которое там строило замечательные… Никаких федеральных субвенций, субсидий и так деле, а вот стоят эти остовы каменные бывшей больницы, бывшей школы. И, между прочим, люди там сгорели в деревянном бараке, а эту школу… Можно было там только окна вставить, — капитальное каменное здание. Когда-то там были в состоянии за свой счет это построить, а сейчас не в состоянии застеклить и поселить тех же стариков.

ЕС: Ты описываешь сейчас какой-то просто пассионарный спад, что нам делать с этим спадом, как нам оживиться?

ЛЗ: Постепенно восстанавливать. В лоб не получится отобрать нам эту площадь.

ЕС: Только внуки наши или как?

ЛЗ: Нет, сейчас процессы идут быстрее. Я на самом деле предложил механизм, как вернуть площадь: отказаться на ней от протестных действий и отдать ее, например, вот есть в городе такой важный, на мой взгляд, социальный институт, как команда «Строитель». У бюджета нет денег, чтобы «Строитель» содержать.

ЕС: А как же дети, горки, елка?

ЛЗ: Это как раз все будет.

ЕС: Они буду в хоккей вокруг елки.

ЛЗ: Надо отдать «Строителю» всю эту площадь и зарабатывать деньги: хоккей в валенках, пирожки, каток и т.д. «Строителю» хорошего менеджера туда, и площадь заработает несколько миллионов долларов легко для «Строителя». И это будет как бы возврат. Больше всего меня не устраивает в нашей площади ее тяньаньмэньство, огромная пустынная площадь — Тяньаньмэнь такой, вот это самое противное. Пусть она будет живой для начала.

ЕС: Это как в произведении «Шинель», там в конце, когда у Акакия Акакиевича крадут шинель, он идет через огромную пустую холодную площадь…

ЛЗ: Вот это меня и не устраивает. Пусть сначала площадь будет живой, а потом можно будет на ней какие-то пикеты делать. Сегодня она мертва.

ЕС: Поговорим о других наших предубеждениях. Есть у нас такая любимая поговорка из русской литературы: «Вот приедет барин, барин нас рассудит». Я это к чему: у нас заговорили про смену власти. Сергей Сорокин написал у нас на портале о том, что власть сменится к декабрю, об этом же писало «Красное знамя». Что ты думаешь об этом вопросе?

ЛЗ: Честно говоря, у меня нет какой-то информации из первоисточников, не знаю, откуда коллеги все это берут. Но просто я наблюдаю за процессами, я смотрю за тем, как и что происходит, и я не вижу, что сейчас таким образом происходила смена власти. Они говорят про декабрь, но за полгода вообще ничего невозможно предугадать. Если появляется кандидатура, она появляется уже с уверенностью за две недели, потому что, видимо, механизм аппаратной борьбы не позволяет так засветиться заранее. Поэтому я думаю, что это кто-то сильно выдает желаемое за действительное.

ЕС: Сейчас придет кто-то хороший и накажет всех плохих?

ЛЗ: Просто технологически сейчас нет такого тренда, чтобы людей из ФСБ назначали губернаторами.

ЕС: Ты говоришь сейчас о Васильеве?

ЛЗ: Да.

ЕС: А вдруг это будет не Васильев?

ЛЗ: Если посмотреть, кто стал главами в последнее время, ну, если главу меняли, то это было там, что-то очень уж такое… Ничего такого я за Гайзером не вижу. В общем, я считаю, что кому-то просто очень хочется, и кто-то сумел кого-то очень сильно убедить в том, что так это и будет. Я даже не уверен, что сам Васильев этого реально хочет. Думаю, что его сегодняшняя позиция куда престижнее и интереснее, аудитор счетной палаты  — это круто, это круче, чем губернатор. Меня другое в этом удивляет: чего это мои демократические коллеги радуются приходу питерского чекиста?

ЕС: А они радуются? Кто из демократических коллег радуется?

ЛЗ: Нет, ну я не буду никого обижать, но что это за радость от прихода питерского чекиста, мне кажется очень странным. Вот у нас никто с мигалками по Сыктывкару не ездит, этого не хватает нам или что?

ЕС: Я думаю, ситуация прояснится уже в декабре, а пока делайте ваши ставки, господа. Есть у нас и другая информация, о том, что после того, как «Красное знамя» переехало «к черту на кулички» — в типографию, изгнанное из своего старого дома, туда въедут журналисты из «БНКоми» и «Комииинформа», после предварительного ремонта, и, якобы, платить они будут гораздо меньше. Это как в сказке: «Была у заиньки избушка лубяная, а у лисы ледяная».

ЛЗ: Что тут можно сказать?

ЕС: Насколько такая ситуация вероятна? Официально информация пока не подтверждается.

ЛЗ: Вполне вероятна. То, что у нас протекционизм в отношениях, то, что у нас нормальный рынок СМИ не функционирует, и он искусственно искажен — это печальная правда. Но, в общем, интернет лечит эту правду.

ЕС: Мы вылечим всех.

ЛЗ: Да. Вот как раз такие СМИ, как «7x7»,  они с минимальными затратами, с отсутствием необходимости в каком-то престижном офисе в Доме печати, да гори он синим пламенем.

ЕС: Ну не надо!

ЛЗ: Конечно не надо! Синее пламя рядом с ним горит и пусть горит дальше.

ЕС: В любом случае мы пожелаем, что б всем нашим коллегам — из «БНКоми», «Комиинформа», «Красного знамени» — работалось хорошо и комфортно, в каком бы месте города они ни работали. Следующая новость, которую я с тобой хочу обсудить, она печальна. Но, так как я сегодня была в командировке весь день, ничего не успела о ней узнать. Священник Павел Адельгейм был зарезан 5 августа.

 

ЛЗ: Ну это просто кошмар! Сразу живо вспоминается история Александра Меня, и Павел Адельгейм — это из той же плеяды человек. Я уже очень далек, конечно, от православия…

ЕС: Ты буддист?

ЛЗ: Нет, я иудей, но мне церковь христианская не безразлична, я к ней отношусь с симпатией. Я вижу, что такое христианская церковь в европейских странах, и насколько именно она сделала европейские страны тем, чем они сейчас являются — разумными, процветающими.

ЕС: Ну они сначала спалили кучу народа на костре, а потом и благоразумие пришло.

ЛЗ: Конечно, такие подвижники, как Мень, Адельгейм — это как раз надежда церкви.

ЕС: Расскажи пожалуйста, где, когда и как это произошло.

ЛЗ: Был зарезан в Пскове человеком, который, как я понимаю, жил в его доме. Я не думаю, что там какой-то был заказ, проблема в том, что роковым образом, причем я думаю, что и с Менем до сих пор не расследовано, группируются вокруг этого всего какие-то отморозки.

ЕС: Вокруг чего?

ЛЗ: Вокруг православной церкви, к сожалению, она глубоко нездорова. Наверное, не стоит мне об этом рассуждать, потому что я человек извне. Но мне очень жалко Павла Адельгейма, это человек, с которым мне бы хотелось общаться, я даже пытался с ним познакомиться. Это человек, который в советское время сидел, потерял ногу на зоне, которому было уже почти 75 лет, который на все имел собственное мнение. Он был высоко духовный и светлый человек. Это убийство — это шок.

ЕС: А тебе не кажется, что это случилось как раз не потому, что в церкви что-то не так, а потому, что там консолидируются какие-то люди… Они любому человеку готовы открыть сердце, оказать доверие, невзирая на то, что это за человек. По христианской идее спастись может кажый — нужно протянуть ему руку.

ЛЗ: Да, но почему так много убийств, почему убивают самых лучших?

ЕС: Всегда так было.

ЛЗ: Ну, нету этого уже в западно-христианских церквях. Просто проблема в том, что у нас мало ярких таких фигур, и на них направлено острие всего. Если посмотреть жуткую историю взаимоотношений с его епископом, который его гнобил.

ЕС: За что?

ЛЗ: За самостоятельность мышления. Ну, он заступился, к примеру, за Pussy Riot.

ЕС: Многие православные заступались, и священники в том числе.

ЛЗ: Очень мало.

ЕС: Перейдем к тому, что будет в сентябре в Москве, а именно — к выборам. Там такая штука произошла. Москва — это город, в котором огромные серьезные проблемы с мигрантами. И этими проблемами двадцать лет никто не занимался. И вдруг создаются какие-то лагеря, перед выборами эту проблему стали решать, дескать, сейчас все будет хорошо.

ЛЗ: Ну хорошо не будет, потому что там есть элемент показухи. Но проблема в другом: это проблема не в мигрантах, а, если свести к одному какому-то корню, — это проблема коррупции.

ЕС: Прогнило что-то в нашем королевстве.

ЛЗ: Прогнило очень сильно; как думаешь, почему в Сыктывкаре нет большого количества мигрантов?

ЕС: Почему?

ЛЗ: На самом деле и работа бы нашлась для большого количества. А штука в том, что так называемые квоты, которые выделяют на мигрантов, ими торгуют. На них накладывают руку те, кто может это сделать в Москве, а регионам ничего не достается. Просто какой-то генерал может забрать сотни тысяч квот, продать их.

ЕС: Господи, это же просто торговля крепостными, это работорговля!

ЛЗ: Да. Понятно, что и купить могут тоже люди, которые в больших городах, в Москве, в первую очередь. Так это устроено в нашем королевстве. Ну, а нелегалы — это отдельная история.

ЕС: А то, что построили этот лагерь, куда собрали в основном безобидных вьетнамцев?

 

ЛЗ: Честно говоря, очень расстроил один пост на нашем сайте, где говорят «Вот могут же, когда нужно, такая чистка!» Люди добрые, что творится-то. У нас введен принцип коллективной ответственности? Была ситуация: один дагестанец, дело  было не чисто и со стороны полиции, и со стороны уличных торговцев, но кто-то проломил голову милиционеру, действительно, что очень плохо. Но простите, почему 300 дагестанцев по национальному признаку держат несколько дней в участке, что за бред. 300 их было что ли там? Потому что они дагестанцы? Это что-то немыслимое! У нас что, принцип заложничества, коллективная ответственность, вся община отвечает, все дагестанцы Москвы?

ЕС: Стремительно катимся к средневековью.

ЛЗ: Это одичание! Вместо того, чтобы искать реальных виноватых, отыгрываются на людях. По какому принципу? Это стремительное одичание.

ЕС: Да, я тоже наблюдаю эти процессы. У меня дома есть нуклеусы и наконечник каменной стрелы, я готовлюсь к тому, что мы будем спускаться все ниже и ниже. Ладно, такой еще вопрос: в Москве 90 процентов мигрантов — нелегалы, почему их не легализовать?

ЛЗ: Ну, это понятно: квоты проданы, а работники нужны.

ЕС: А может, это уже повлияло на москвичей так, что они чудовищно обленились.

ЛЗ: На этот счет есть такая точка зрения, что вот Япония не запускает в страну и имеет дворников-японцев, сторожей-японцев, охранников-японцев, проституток-японцев, и нам тоже надо иметь всех своих, есть такая точка зрения, возможно, она правильная. Рынок регулирует. Действительно, если москвичи не хотят работать дворниками, то цена растет, и, возможно, найдутся москвичи, которые захотят.

ЕС: Да никогда не были москвичи дворниками, там дворниками были вообще зороастрийцы какие-то.

ЛЗ: Ты имеешь в виду ассирийцев?

ЕС: Да.

ЛЗ: Нет, они были сапожниками и по-прежнему сапожничают, а дворниками были татары.

ЕС: Ну, главное, чтобы сапоги были хорошие. И под конец нашей беседы поговорим о такой замечательной штуке, это просто какой-то символ нашего времени — в ноябре по Сыктывкару пронесут олимпийский огонь. Как это будет: два с половиной миллиона заложено на то, чтобы покрасить лицевые стороны домов деревянных на Октябрьском проспекте, а совсем уж неприглядные домики накрыть строительной сеткой.

ЛЗ: Не хочется даже говорить об этом.

ЕС: Потемкинская деревня.

ЛЗ: Это опять возвращает к вопросу о спорте нашем, о Стефановской площади. Отдайте площадь «Строителю» и два с половиной миллиона тоже «Строителю» отдайте!

ЕС: Два с половиной миллиона — никому лучше не станет, просто по телевизору покажут «более хорошую» картинку про Сыктывкар.

ЛЗ: На фоне двух с половиной триллионов, которые уже потратили на Сочи…

ЕС: А тебе не кажется, что вот многие говорят, что сериал «Трое в Коми» портит наш имидж, а покраска Октябрьского проспекта может нам имидж-то поправит во всем мире? Все увидят, как у нас красиво и чисто.

ЛЗ: Это все возвращает нас к началу разговора: мы не хозяева своих городов, своих улиц, своих фасадов, ничему не хозяева. У нас тут будут носить олимпийский огонь, портреты членов политбюро, членов еще чего-то до тех пор, пока мы не решим, что у нас нужно носить вообще, где нужно деревья рубить, а где не нужно. У нас намечается вырубка большая.

ЕС: Да, мы сейчас будем отписывать про Кировский парк.

ЛЗ: Мы ничем в этом городе не владеем, и ужас заключается в том, что чиновники тоже владеть не могут ничем, они могут только так распоряжаться. Если копать глубже, то наши интересы, интересы гражданского общества и интересы абсолютного большинства людей в чиновничьем классе совпадают. Потому что благоустроенная жизнь в наших городах невозможна без того, чтобы гражданское общество взяло на себя ответственность за нашу жизнь. Это мое глубокое убеждение, поэтому олимпийский огонь и вся эта шелуха — это все из той же области.

ЕС: Хорошо. Ребята, берите инициативу на себя, будьте гражданами своей страны. Вот этим призывом мы хотим закончить нашу сегодняшнюю программу. С вами были Елена Соловьева и Леонид Зильберг.

ЛЗ: Спасибо!

ЕС: Спасибо, до свидания.