Овидий Любовиков. Лучшее

Много лет имею увлечение собирать произведения в своеобразную копилку "Любимые стихи". Творения Евтушенко, Дементьева, Высоцкого, Ахматовой и других известных поэтов, к моему удовольствию, в ней уже есть. Отдельные поэтические шедевры производят очень глубокое впечатление, такое, что практически становятся частью тебя самого, с ними и не хочется, и не можешь расстаться. Трудно сказать, как тем или иным строчкам удаётся всколыхнуть душу. Вероятно, они очень точно попадают в твои настроение, чувства, мысли. Удивительно, что чей-то талант оказывается способен выразить их настолько емко, образно, красиво. Такие стихи входят во внутренний мир и растворяются в нём, и это культурное обогащение никого не ущемляет, никого не обкрадывает. Культурное богатство имеет удивительное свойство - оно преумножается, когда им делишься. 

Овидий Любовиков - один из самых ярких вятских поэтов. В упоминании "провинциальности" нередко есть нечто обидное. Мол, для Вятки сойдёт. Не знаю, я - не литературный критик, но, как читателю, мне было очень приятно открыть для себя этого автора. Не менее приятно, чем знаменитых столичных поэтов. И показалось странным и несправедливым, что в интернете можно найти биографию Любовикова в Википедии и несколько материалов из местной печати, а вот стихи его - нет. Думаю, обязательно нужно ликвидировать этот пробел. 

О дорогах 
Возле костра, раскинув ноги,

И на скамейке у крыльца

До хрипоты поём дороги,

Дорогам в песнях нет конца.

О чём эстрадный гость картавит?

О чём безумствует оркестр?

Опять о том, что миром правит

«Охота к перемене мест».

Как вникнешь в песенное слово,

Так заключишь: в двадцатый век

Кто к дому отчему прикован, -

Уже почти не человек.

Звенит струя,

Тропа петляет.

Маячат города вдали.

Да, кто шагает и летает,

Кто колесит – он соль земли.

И стал несовременен, что ли,

Привычный круг земных забот:

Пахать одно и то же поле,

Знать назубок один завод.

Ведут в тайгу, зовут на полюс,

Воображенье распаля,

Романтики манящий голос

Иль шелест длинного рубля.

Путь нескончаем.

Поиск вечен.

И, может, день придёт, как знать,

Вопрос не «Как живёшь?» при встрече,

«Как ездишь?» будем задавать.

О, это честь – быть где-то первым!

Но, странствующий, поклонись

Тропе от пятистенка к ферме:

Всего сто метров – и вся жизнь.

И возвратясь из дальней дали,

И заливаясь соловьём:

«Мы там бывали…то видали…» -

За щедро собранным столом,

Ты свой рассказ про быль и небыль

Прерви.

Полезно помолчать,

Когда потянешься за хлебом

И хлеб тебе придвинет мать.

1974

... 
Опять дожди, 

Природа обалдела,

И обернулся ручеёк рекой,

Ты спрашиваешь: что мы будем делать?

Пойду искать…

Я с женщиной другой

Когда-то рядом шёл,

На полдороге

Нас захватила ночь, темным-темна.

Метель сначала кинулась под ноги,

Потом подкрался сплетнею туман.

С дороги сбились мы.

И я оставил

Её в лесу,

одну на полпути.

Себя я не щадил,

Шагал без правил.

Где проходил – не каждому пройти.

Нашел дорогу – и обратно.

Ветви

Предательски рубили по глазам.

Меня под кручу низвергали ветры,

По заметённым тропкам и следам

Вернулся.

Но дорога – опустела.

Искал и звал – ни отклика в лесу…

…Ты спрашиваешь: что мы будем делать?

Я на руках тебя

перенесу!

1964



Поэт 
Потерянно страницы ворошу

И огорчаюсь – зряшная работа.

Уже давно понятно, что скажу,

Но как сказать – нелёгкая забота.

К строке прильну – конечно, не поэт.

В глаза взгляну – поэт определённо.

Сидел бы лучше у фонтана, дед,

И созерцал детишек умиленно.

Читал бы ежедневную печать

И забивал «козла» с бойцовским жаром,

А ежели невмоготу молчать –

Строчил на сон грядущий мемуары.

Соавтор сам объявится потом,

Начхать на славу, было б масло в каше, -

Что топором написано, пером

Привычно и прилично перепашет.

Примерно так сказал бы старику

И напрямую правду-матку выдал,

Когда бы видел тщетную строку,

Когда бы озарённых глаз не видел.

А, может, повторить, как отрубить,

Мол, сказано классически об этом:

«Поэтом можешь ты не быть…»

Но страшно, чёрт возьми, не быть поэтом!

Какая кража!

Содрогнися, свет,

Восстаньте, правдолюбцы-ратоборцы, -

Бесцеремонно звание «поэт»

К своим рукам прибрали стихотворцы.

Пока они слова, как глину, мнут,

На перекрестках вздыбленной планеты

Поэты истые дворцы берут,

И синих звёзд касаются поэты.

1977



...

Нижет фразы, словно бусы, 

Бросил лапу на колено…

Ненавижу смелость трусов,

смелость в самом сокровенном!

…По мосткам заиндевелым

Шаг за шагом через пропасть,

Уважаю робость смелых,

Робость взгляда,

сердца робость.

Нецелованная юность,

Горя – много, счастья – малость,

Под огнём она не гнулась,

От ударов не сгибалась.

Как её кружила вьюга,

Как ремень ей резал плечи!

Прорывался голос друга

Сквозь туман и через нечисть.

Было тяжко.

Было тошно.

Не мечталось и не пелось.

В битве с бурей,

в схватке с ложью –

Только смелость,

всюду – смелость!

Брал подъёмы,

мерил тропки.

Шёл надёжно,

зло и верно.

Но осталось сердце робким

В самом, самом сокровенном.

…По мосткам заиндевелым

Шаг за шагом через пропасть.

Уважаю робость смелых,

Робость взгляда,

сердца робость.

Где-то близко,

где-то рядом

Губы ждут давно ответа…

Робость сердца,

робость взгляда –

Это нежность.

Верность это.

1963



Со стороны 
Говорят, со стороны виднее.

Суть видна, и мелочи видны,

Высветить сокрытое умеет

Беспристрастный взгляд со стороны.

В час вечерний остывают звуки,

Сон и блажь исходят от земли,

Ты ушла в себя,

устало руки

На цветную скатерть прилегли.

Я искал у времени союза,

на себя выманивал огонь:

Гни в бараний рог, вяжи хоть в узел –

Женщину любимую не тронь.

Может быть, ему меня хватало,

Может быть, намаялось со мной, -

Время над тобой не лютовало,

Не играло время красотой.

Потому за годы не в обиде,

Нет ни зла за ними, ни вины…

Как он беспощаден,

Как бесстыден,

Беспристрастный взгляд со стороны!

Огорошен,

Посрамлён,

Наказан,

Выдыхаю яростно: не сметь!

На любимых отчуждённым глазом

Строго воспрещается смотреть!

1974



...

А первому – в руки букеты, 

Медаль заблестит на груди.

Последний этап эстафеты,

Соперники все впереди.

Взирает насмешливо город,

как с треском ославился ты,

И лучше, поди, от позора

С дорожки сойти и в кусты?

А что ещё парню осталось,

надежда на первенство – в прах.

Но парень рванулся, и ярость

В его устремлённых глазах.

Но стиснуты истово зубы –

Достать!

Пересилить!

Успеть!

готовы мажорные трубы

Чужую удачу воспеть.

Другому – цветы и приветы,

И не за глаза – за труды.

Последний этап эстафеты.

Последний

И всё впереди!

увы, не случилося чудо.

Он сам себя будет судить,

И, честное слово, не худо

Себя самого победить.

1984



Ночлег

В селе стучи в любую хату

И крыша будет, человек…

Однажды в городе по блату

Мне предоставили ночлег.

Куда деваться – нет ни места,

Бездомный люд, заполнив зал,

Безропотно освоил кресла

И ночь устало коротал.

Из любопытства иль со скуки –

Был безнадежен сонный взгляд –

Администратор паспорт в руки

Взяла, открыла наугад.

Случилось чудо: взгляд тот ожил

И залучился теплотой:

«Так вы из Кирова? О, боже!

Из Вятки, значит? Бог ты мой…».

Сумели вывезти в наш город

Их из блокадного кольца.

Улыбку и румянец голод

Стёр жёстко с детского лица.

Мели железные метели,

Раскачивая утлый дом.

Детей на печке отогрели

И отпоили молоком.

Они такие страхи знали,

Их обожгло таким огнём!

Ночами маму горько звали,

Дверь хлопнет – вздрагивали днём.

…Утих дремотный зал, и даже

Угомонился телефон.

«К себе вернётесь, - тёте Даше

Вы передайте мой поклон».

И вспоминала, вспоминала,

Вела в своё давным-давно, -

Как тётя на «толчке» меняла

Кольцо и брошку на пшено;

Как перекраивала юбку

И платье вышло в самый раз.

И боль, и слёзы, и улыбку

Вплетала женщина в рассказ.

За часом час той зимней ночью

Словам взволнованным внимал,

А сам на номер одиночный

Квиток держал в руке и мял.

Но не исполнил просьбы вашей,

Не поклонился до земли:

Вы помнили, что звали Дашей,

А адрес годы замели…

1984



...

Меня спросили:

«А какого цвета

Глаза твоей любимой?»

Я не знал,

И был жестоко высмеян за это:

Глаза в любви – начало всех начал!

…Вступили в полдень.

Где-то зреет вечер.

Скромнее чувства, глуше голоса.

Сегодня спросят – сразу не отвечу,

какого цвета у тебя глаза.

И прослыву опять-таки невеждой.

Твои глаза…

В них постоянства нет.

Я помню первый робкий цвет надежды.

Обиды первой затаённый цвет.

А счастья цвет, - каким он разным ни был!

Как голубели радостно глаза,

Когда в них опрокидывалось небо.

Но наползала душная гроза…

Есть цвет разлуки – тусклый и печальный.

И встречи есть летящий яркий свет.

Твои глаза таинственны, как тайны,

Которым никогда разгадки нет.

Внезапность красок.

Пестрота соцветий.

Лучами напоённая роса.

И все они – единственные эти –

Твои глаза.

Твои глаза!

1964



Оккупанты

Шальной осколок – и с приветом…

От вятской родины вдали

Мог оккупировать тем летом

Я у прибалтов пядь земли.

Так поступил в бою под Лудзой

Комбат Серёжа Калмыков,

Когда ржаное поле юзом

Скользнуло из-под каблуков.

Вошла над старшим лейтенантом

Из гильзы стреляной звезда.

Стал мой товарищ оккупантом

В тот горький час и навсегда.

Но было: как смертельно ранен

Серёжа в зеленя упал,

Над ним склонился хуторянин

И палдиес* ему шептал.

Над сенью скорбного привала

Мы грянули из всех стволов,

И мейтене** к холму припала

С охапкой луговых цветов.

Кощунство – павшего солдата

Корить: не там обрел приют.

Поклоны матери комбата

Отныне латыши не шлют.

Сметают с постаментов танки,

как след чужой с лица земли.

Но глубоко его останки

И в землю намертво вросли.

А может быть, к гремучей силе

Дымит огонь и рвёт заряд…

Мир праху! – говорят в России.

А как прибалты говорят?..

1994

*Спасибо (латышск.)

**Девушка (латышск.)

Оригинал