Речь Людмилы Улицкой
http://www.penrussia.org/new/2014/1818
Я очень обрадована почетной иностранной премией, но еще более тем, что получаю ее в кругу любителей литературы и музыки.
Среди множества границ, которые разделяют сегодня человечество - границ государственных, идеологических, религиозных, национальных, - существует еще одна, очень тонкая и не бросающаяся в глаза, потому что располагается поверх всех прочих.
Это граница пространства культуры - музыки, литературы, изобразительного искусства, театра и кинематографа. Искусство - зона интернациональная и, безусловно, куда более миролюбивая, чем все прочие.
Да, в области культуры также имеются противоборствующие группировки, бушуют споры, дискуссии, возникают конфликты и противостояния, порой очень острые, - но столкновения мнений в этой области не приводят ни к кровопролитиям, ни к войнам. Они лишь расширяют наши представления о мире, помогают найти взаимопонимание между людьми.
Более того, чем выше культурный уровень человека, тем легче он преодолевает недоверие к людям иного происхождения, воспитания, привычек.
Мои бабушка и дедушка познакомились в 1911 году в киевской филармонии на концерте Сергея Рахманинова. Рахманинов был изумительным исполнителем, пианистом-виртуозом, и его фантастический концерт стал для них потрясением, оставшимся в памяти на всю жизнь.
Их соединила любовь к музыке. В некотором смысле, именно Рахманинову я обязана своим существованием. Уверена, у большинства собравшихся в этом зале в жизни случались аналогичные художественные потрясения: особенный концерт, главная книга, любимая картина.
Но есть множество людей, с которыми таких событий не происходило, которые не прошли через процесс, который я бы назвала «культурной инициацией».
Иногда такая инициация происходит спонтанно: с самого раннего детства ребенок воспринимает культурные сигналы и реагирует на них. Однако гораздо чаще ребенку, подростку нужен особый проводник - им могут стать родители, учителя, старшие друзья...
В жизни каждой страны бывают периоды культурных взлетов и падений. В России конца XIX-го, начала XX-го века наблюдался невиданный культурный подъем - расцвет литературы, живописи, музыки, возникновение новых направлений, стилей, движений.
С приходом к власти коммунистов ситуация изменилась. Среди многих грехов советской власти, - ее жестокости к людям, нетерпимости к инакомыслию, манипулирования общественным сознанием, - позабылось и не было до конца осознано еще одно ее качество: ненависть к культуре, вторжение в культурный процесс, стремление деформировать его, подчинить идеологии.
Начиная с 20-х годов носителей и создателей свободной творческой мысли высылали из страны, унижали, лишали средств к существованию, сажали в тюрьмы, уничтожали...
Первым был расстрелян поэт Николай Гумилев, затем погибли в заключении Осип Мандельштам, Даниил Хармс, Александр Введенский, покончили с собой Владимир Маяковский и Марина Цветаева, подвергались гонениям Анна Ахматова, Дмитрий Шостакович, Борис Пастернак, Михаил Булгаков, в более поздние времена преследовали Иосифа Бродского и Александра Солженицына, - то есть именно тех, кто сегодня составляет гордость России.
Всякая свобода, в том числе и свобода творчества, подавлялась любыми средствами; общество привыкло к страху, он на долгое время стал воздухом времени. Как следствие, 60-е и 70-е годы ХХ века в СССР были периодом исключительно депрессивным.
В те времена, времена моей молодости, особенно важны были такие проводники культуры. Мне несказанно повезло - в моей жизни они появились очень рано, и я им бесконечно благодарна. Тогда, через двадцать лет после Второй мировой войны, в СССР возникло движение, которое впоследствии назвали «диссидентским». В кругу этих людей прошел довольно значительный кусок моей жизни.
О них и о их времени - мой роман «Зеленый шатер», столь высоко оцененный австрийскими читателями и уважаемым жюри. Это книга о неиссякаемой жажде человека знать, читать, понимать тексты в любых, даже самых неблагоприятных условиях.
Откровенно говоря, я никогда не причисляла себя к кругу этих ярких, разнообразных и бесстрашных людей. Скорее, я была свидетелем или, как теперь стали говорить, группой поддержки. Но несомненно одно, - в те времена, на которые пришлась моя молодость, советское общество окончательно и бесповоротно разделилось по его отношению к существующей власти на «советских» и «антисоветских», то есть на ревнителей власти, опиравшихся на лояльное большинство, и на ее осознанных противников.
При этом было одно для всех советских людей общее чувство - страх. Власти боялись даже те, кто изо всех сил ее защищал, и чувство страха до некоторой степени консолидировало советское общество. Десятилетиями советская власть запугивала людей и пыталась лишить их чувства собственного достоинства, но добиться абсолютного подчинения и полностью искоренить в людях самоуважение так и не сумела.
Именно в шестидесятые я столкнулась с людьми, которые осознали страх перед властью, как нечто постыдное, задумались о свободе, о том, что страх и свобода - вещи несовместимые.
Именно из числа людей, в которых избыток идеологического давления оживил естественное желание побороть страх и обрести сперва внутреннюю, а затем, возможно, подлинную демократическую свободу, и образовался первый отряд советских диссидентов.
Следует, конечно, использовать множественное число - не отряд, а отряды. Диссиденты никогда не ощущали себя единым сообществом. Да, с точки зрения государства все они были одинаково «инакомыслящими», однако их инакомыслие было чрезвычайно разнообразным.
Ведь в том и состоит главное свойство мыслящих людей, что все они имеют дерзновение думать по-разному, тогда как одурманенное пропагандой большинство не думает вообще, а лишь повторяет реплики из газет и теле- и радиопередач.
И тогда, и сейчас. И в прошлом, и в будущем.
Советские диссиденты - “шестидесятники” были весьма разношерстной компанией. Среди них были не только разнообразные "антисоветчики", но также и марксисты, и троцкисты, и всяких оттенков коммунисты-идеалисты, считавшие, что хорошую идею извратили плохие руководители.
Этих преследовали наравне с теми, кто считал теорию Маркса устаревшей, идеи социализма ошибочными, а русскую революцию - великим национальным бедствием. “Правую” часть диссидентского политического спектра занимали монархисты.
Были также диссиденты - «религиозники»: одни полагали, что Православие удалилось от учения Христа, другие негодовали против слабой позиции Церкви, которая не давала должного отпора государству, третьи считали, что спасение Православия в поиске его связи с византийскими корнями...
Были диссиденты-евреи, боровшиеся за возможность эмиграции в Израиль, были националисты-украинцы, националисты-литовцы, латыши и эстонцы, воспринимавшие присоединение своих государств к СССР как аннексию.
КГБ, советская секретная полиция считала всех инакомыслящих врагами советской власти, но знала о существовании в диссидентской среде множества течений, и потому создала специальные подразделения, которые "разрабатывали" диссидентов в соответствии с их ориентацией...
Во времена моей молодости сотрудники КГБ и их тайные и явные агенты, помощники, осведомители, соглядатаи, тоже составляли определенное сообщество, идеологически глубоко чуждое диссидентскому. Они боролись с “инакомыслием”.
А “другими”, "инакомыслящими" были как раз мои друзья, сослуживцы и соседи. Мы про них знали очень мало. Откуда нам было знать, что с 1960 года в Управлении КГБ существовало пять отделов: Первый - по борьбе с антисоветским подпольем, Второй - по борьбе с буржуазным национализмом, Третий - по "работе с духовенством”, Четвертый занимался листовками и анонимными письмами...
Пятый отдел КГБ курировал одновременно Министерство Здравоохранения и театры - никто нам теперь не объяснит, почему сэкономили и не завели по целому отделу. В конце 60-х, после очередной реорганизации, возник еще один специальный отдел КГБ, который занимался оперативной разработкой одного-единственного писателя-диссидента Александра Солженицына...
Мы про них не знали почти ничего, но как же много КГБ знал о нас! С кем и что мы говорим по телефону, что едим, что пьем, с кем спим, и самое главное - что читаем...
Кажется, не было в истории России такого времени, какое досталось нам: никогда ни до, ни после книги не были такой мощной организующей и просветительской силой, как в шестидесятые годы прошлого века в России. И таким опасным предметом!
Главным преступлением против советской власти, по крайней мере, в той части молодежи, к которой относилась я, считалось чтение любых книг, изданных за пределами СССР - так называемого «тамиздата», или внутри страны но в обход советской цензуры - "самиздата".
Когда в СССР началось это большое чтение, скоростное, с передачей книги всего на одну ночь жаждущему ее прочитать, началась и большая национальная игра - охота за теми, кто самиздат делает, читает, передает из рук в руки. И та, и другая сторона прекрасно понимали, как много весит слово, но одни прилагали все усилия для распространения этого важного слова, а другие делали все, чтобы свободное слово истребить, а заодно и наказать его любителей.
Один факт из биографии моего деда, Якова Улицкого, которого арестовали 1 декабря 1948 года по делу Еврейского антифашистского комитета: при обыске в его доме изъяли целый ряд книг и 34 дневниковых тетради с его личными записями.
Дед получил десять лет тюрьмы за составление сводок по Палестинскому вопросу на основе данных из британских газет и журналов, которые находились в открытом доступе в библиотеке иностранной литературы. Что было в дневниках - не знаю. В деле моего деда, которое я имела возможность посмотреть в прошлом году в рассекреченном архиве КГБ, имеется документ: все изъятые при обыске книги и дневники были сожжены во внутреннем дворе Лубянки в присутствии капитана КГБ - фамилия указана - который подписал акт о том, что все действительно сгорело!
Борьба власти со словом, с текстом, с идеей и ее материальным воплощением - явление, известное с древнейших времен, и сохранившееся по сей день.
До сих пор человечество делится на людей, созидающих и сохраняющих культурные тексты, и людей, жаждущих их уничтожения.
Один из самых древних примеров этого противостояния - Александрийская библиотека. Возникшая в 4-м веке до нашей эры, в 273-м году нашей эры она была разрушена и сожжена по приказу императора Аврелиана, а ее окончательное уничтожение произошло, как принято считать, спустя несколько веков, уже при арабских завоевателях.
По легенде, отдав приказ об уничтожении книг, халиф произнес слова, которые в различных интерпретациях использовались многими последующими правителями: «Если в этих книгах говорится то, что есть в Коране, то они бесполезны. Если же в них говорится что-нибудь другое, то они вредны. Поэтому и в том и в другом случае их следует сжечь»...
Последнее по времени событие такого рода произошло 10 мая 1933 года, когда на тогдашней Опернплатц в Берлине студенты университета Фридриха Вильгельма под руководством нацистских партийных деятелей устроили огромный костер из книг 94-х авторов, тексты которых резко диссонировали с государственной политикой тех лет.
Называлось это мероприятие «Акция против негерманского духа». Сегодня на Опернплатц стоит памятник сожженным книгам, а всего в десяти минутах ходьбы от него - другой памятник, в память о сожженных несколько лет спустя людях.
Ибо события эти взаимосвязаны: уничтожение текстов всегда приводит к уничтожению людей. Мотивы борьбы с культурой могут быть самыми разнообразными - идеологическими, религиозными, национальными, - но результат всегда един.
Сегодня на наших глазах происходит во многом еще не осознанный процесс - привычная нам культура меняет свои формы: на смену нашим любимым бумажным книгам пришли электронные носители, большая часть информации, которую получает современный человек, извлекается через аудио-носители, новые средства записи и воспроизведения дают такое качество звука, что сидя дома или за рулем автомобиля, можно наслаждаться концертом Рахманинова или Моцарта, как если бы ты находился в зале филармонии. Музейные залы с великими произведениями искусства можно разглядывать в компьютере в таких деталях, которые невозможно разглядеть, стоя перед картиной.
Скорость этих перемен такова, что каждое новое десятилетие невероятно расширяет границы культурного пространства, многократно увеличивает количество каналов распространения культуры и способов ее восприятия. Надеюсь, что все эти перемены обусловлены одним неизменным качеством человека, которое на бытовом уровне называют любознательностью, а на уровне экзистенциальном - неиссякаемой жаждой, тягой к познанию. Вся человеческая культура существует именно за счет этого уникального свойства человека.
Сегодня мы присутствуем на празднике культуры. Я счастлива, что могу принять в нем участие.
Я благодарю всех, кто разделил со мной этот прекрасный праздник, кто так высоко оценил мою скромную работу - господина Йозефа Остермайера, министра культуры Австрии (Федеральная Канцелярия Австрии, Отдел Искусства), уважаемое жюри австрийской государственной премии (доктора Карла-Маркуса Гауса, доктора Кристу Гюртлер, доктора Роберта Хьюеса, Гюнтера Кайндлшторфера, магистра Ванессу Визер) главу Земли Зальцбург господина Вильфрида Хаслауера, всех моих читателей.
Желаю всем встретить в жизни много хороших книг, хорошей музыки, всяческой радости, которую дает нам прикосновение к культуре.
Из приветствия госпожи Хельги Рабл-Штадле, президента фестиваля:
...для сегодняшнего торжественного акта мы Вам предоставили помещение с самым лучшим видом на город. Основатель фестиваля Гуго фон Гофманстайль считал, так же как режиссер Макс Рейнхардт и композитор Рихард Штраус, что в разгаре Первой мировой войны только искусство может примирить натравленные друг на друга народы, что самым лучшим путем для этого является фестиваль, и самым лучшим местом для его проведения - Зальцбург. „Зальцбург - сердце Европы“.
С присуждением Вам этой премии Вы встаете в один ряд с такими иконами европейской литературы как Маргерит Дюрас, Умберто Эко и Хорхе Семпрун...
Меня как президента радует, что некоторые из лауреатов позже выступили с речью на открытии фестиваля: в 1966 году английский поэт Уистен Хью Оден, мастер поэтической формы, получил Государственную премию, а в 1968 году он открыл фестиваль восхвалением музыки, как бы облагораживающей слово...
в 1971 году Эжен Ионеско, главный представитель театра абсурда, получил эту премию, а в 1972 году он выступил на фестивале с речью, в которой назвал фестиваль театра и музыки „своеобразным вызовом всеобщему страху“.
В 1968 году Вацлав Гавел был удостоен Госпремии. Тогда никто не смел надеяться, что в 1990 году он выступит на открытии фестиваля как президент свободной страны...
Это была мощная речь против страха, заключительные слова которой я хочу процитировать: “Так постараемся же наконец-то освободить это многострадальное пространство не только от страха лжи, но и от страха правды. Давайте наконец-то прямо, спокойно и с любопытством смотреть в лицо самим себе и своему прошлому, настоящему и будущему. Выбраться из их двусмысленности нам удастся только тогда, когда мы их поймем“.
Выступление члена жюри Европейской литературной премии Карла-Маркуса Гауса
Уважаемая госпожа Улицкая, дорогие дамы и господа!
Русская писательница, которой мы сегодня вручаем Австрийскую государственную премию по Европейской литературе, мастер благородного искусства расточительства. Материал, которого более бережливым авторам, расчетливо распределяющим свои идеи и замыслы, хватило бы на три, четырех произведения, она тратит на одну книгу. Так щедро и широко, что заставляет нас, читателей, все снова удивляться, какой объем мира может вместить одна единственная книга.
Повествуя о сегодняшних людях, Улицкая создает не только яркие образы своих героев, а также рассказывает об их родителях и их личных надеждах и политических иллюзиях, осведомляет нас о болезнях и страстях бабушек и дедушек, об их жизненной мечте и обстоятельствах их смерти, о тетях, которым всю жизнь не везло на любовников, а также о всех прославленных и проклятых книгах, восторгавших легендарного двоюродного деда.
В переплетениях семейных и дружеских уз Людмила Улицкая исследует, как большая история слагается из множества маленьких историй, и демонстрирует, что действие или бездействие одного человека порой влечет за собой последствия для биографии многих людей.
Ее большие романы – колоссальные эпические полотна, подобных тем, которые в России создавал не только Лев Толстой, у которого она, возможно, училась создавать персонажи совершенно уникальные, одновременно отражающие эпоху.
О чем бы она ни писала, она всегда открывает нам глаза на историческое многообразие и культурное разнообразие, на богатство жизненных концепций, особенностей и качеств, скрытое в каждом отдельном человеке и способное приносить пользу обществу, если бы общество уважало и поддерживало его вместо того, чтобы преследовать это богатство и стремитьcя уничтожить его как ненужный, опасный сорняк.
В 1996 году Улицкая опубликовала монументальный семейный роман «Медея и ее дети», в котором радостная открытость разнообразию мира получила убедительное воплощение в образе старой Медеи. Действие романа развивается в Крыму, в регионе, который с давних лет никогда не был населен всего одной национальностью.
Когда речь идет о том, что в каком-нибудь государстве или регионе сталкивается несколько этносов, языковых или религиозных групп, мы сегодня ждем плохой вести о том, что они больше не хотят сосуществовать, а хотят обособиться, разделиться – в крайнем случае путем кровавых войн. Людмила Улицкая же написала русский роман, населенный греками, армянами, евреями, украинцами, литовцами, русскими и татарами, она воспевает Крым как раз за его этническое и культурное разнообразие, близкое к национальной неразберихе.
Старая Медея бездетна, но все же именно она как бы родоначальница постоянно растущего рода, принимающего людей со всех концов света и выходящего далеко за границы России и Украины. Медея счастлива, что ее племянницы и племянники каждый год из Америки и других мест возвращаются в Крым, обогащая семью все новыми национальностями, то жизнерадостными итальянцами, то изящными кореянками.
Медея убедительно показывает, что люди разного этнического происхождения и различных культурных традиций не обязательно должны относиться друг к другу с подозрением или враждебностью, что ежедневное сосуществование наоборот может быть и источником счастья.
Говорить об этом в воскресной политической проповеди, конечно, легче, чем подтвердить это утверждение в построенном на достоверности и направленном на правдивость романе, осуществить этот замысел как в общем сюжете, так и в достоверных деталях.
Улицкой же удается заставить нас воспринимать написанную ею историю, отличную от официальной, тем более пропагандистской, как истину и верить в то, во что она не перестает верить: что все такие разные жители Крыма со своими различными языками и религиями и своим очень разным историческим опытом - члены одной общей семьи, имя которой человечество. И в то, что эта семья, в которой бывает столько ревности и раздоров, все же когда-нибудь найдет саму себя.
Веря в то, что люди не всегда будут спорить о своем настоящем и таким образом лишить друг друга будущего, Улицкая все же не приукрашивает реальности и не умалчивает о том страшном, что люди причиняли людям в ХХ веке.
Почти все ее повествовательные произведения проникают в глубь сталинского времени и одновременно содержат острый анализ современности. Ее критика авторитарных правителей, которые рассчитывали и рассчитывают на благодарную, порой истерическую поддержку своих подданных, непримирима, так же как и ее критика бюрократии прошлого, не сдержавшей обещания коммунизма, и сегодняшней массмедийной мощи, распространяющей националистическую манию величия.
Людмила Улицкая – автор политический, правда, не по своей воле, она как-то заявила: «Я не люблю политики, но ситуация заставляет меня быть политизированной.»
Так было с самого, почти вынужденного, начала ее литературного пути. Людмила Улицкая пришла в литературу и стала писателем непрямым и непростым путем.
Она родилась в 1943 году недалеко от Екатеринбурга, выросла в Москве, стала биологом и после окончания университета работала генетиком в университетском институте. Когда членов ее исследовательской группы подозревали в чтении и распространении запрещенной литературы, группу распустили.
В свинцовое брежневское время Улицкая была вынуждена покинуть научную работу, и так как она не нашла новой работы по профессии, она в 70-е годы усвоила вторую, гуманитарную профессию и параллельно занималась семьей, двумя маленьким сыновьями.
В эти годы она начала писать, и когда в 1983-м году вышла первая ее – детская – книга, первая из многих, ей было уже 40 лет. Прошло еще 10 лет, прежде чем и первая ее «взрослая» книга нашла издательство в России. С этого момента дело пошло очень быстро, и Людмилу Улицкую, которая в 50 лет публиковала свои первые рассказы, охватившие сразу удивительно много жизни, через пару лет стали читать во всем мире.
С тех пор Людмила Улицкая публиковала целый ряд романов, сборников рассказов и эссе, в том числе интернациональный бестселлер «Даниэль Штайн, переводчик», роман о судьбе польского еврея, выжившего в Холокосте, ставшего католиком и пытавшегося восстановить в Израиле нечто вроде первохристианства.
В центре многих повествовательных произведений Улицкой – женщины. Как, например, в ранней повести «Сонечка», одноименная героиня которой, очаровательное, мечтательное существо, не унывая ищет счастье и после прекрасного и болезненного пребывания в реальности находит его в конце концов в литературе. Или в построенном из связанных между собой рассказов романе «Женская ложь», в котором ложь, надежды и мечты являются пригодным для реальности элементом самой жизни.
Рассказы и романы Людмилы Улицкой предлагают читателю тонкие психограммы главных и часто весьма многочисленных второстепенных героев и расширяются до полотен с большим количеством персонажей, которые своим страхом и своим великодушием, своими слабостями и своим умением, ежедневно снова преодолевать самих себя, образуют живую картину общества.
Большой роман «Зеленый шатер» прослеживает жизненные пути трех школьников 40-50х годов, каждый из которых, несмотря на богатый талант, терпит в жизни крах, но и в поражении не теряет надежды. Крах включает в себя и предательство, сначала собственных убеждений и идеалов, потом и коллег, друзей, любимой – предательство, от которого страдает и сам предатель, ибо оно жестоко разрушает его жизнь. Рядом с тремя друзьями – три подруги, проживающие подобное в любви, в профессии и в быту, омрачненном политическими перекосами. Страдают все они от одного: от того, то живут они в эпохе страха, где друг доносит на друга, где необдуманное слово чревато роковыми последствиями, где лучшие качества человека могут быть использованы в преступных целях.
Вокруг этих шести героев сгруппировано огромное количество второстепенных персонажей, наделенных Улицкой богатыми индивидуальными качествами и своеобразными биографиями, демонстрирующими, что страх и упрямство, предательство и сопротивление тысячекратно переплетаются и в конечном счете составляют то, что позже будет названо периодом террора.
При этом она рассказывает не только грустные истории, но и забавные анекдоты, и не только о побежденных, а также о чудаковатых, меланхоличных и смелых людях, ищущих в горькие десятилетия России свой путь между утверждением и поражением.
Два года назад Людмила Улицкая просила своих соотечественников записать воспоминания о периоде 1945-1953 и прислать их ей. Пришло большое количество писем от горожан и сельчан, мужчин и женщин, представителей интеллигенции и трудящихся, от людей, отцы которых попали в жернова преследования, и от других, чьи матери вынуждены были воспитывать детей без мужской помощи, так как их мужья не вернулись с большой войны, и от таких, чьи родители делали карьеру в годы между концом победной войны, стоившей больших жертв, и смертью Сталина.
Зачем Улицкая взялась за этот проект, опубликованный теперь под названием «Детство 45-53. А завтра будет счастье» и представляющий собой коллекцию комментированных и собранных ею в коллаж фрагментов воспоминаний?
Почти все, что Улицкая критикует в сегодняшнем государстве и обществе в России – а она считатется смелым и одновременно взвешивающим критиком своей родины – связано с до сих пор недостаточно развитой исторической памятью нации. Эпоха сталинизма скрыта за большим молчанием, несмотря на то, что жертвы сталинизма есть почти в каждой семье – у кого деда, смелого коммуниста первых дней, поставили к стенке за саботаж, у кого тетю отправили в лагерь.
Но все же, или, может быть, именно потому, что сталинизм глубоко проник в каждую семью и заражал общество преступлениями, страхом и виной, он в поздние годы Советского Союза и после его распада не открывался миллионами семьями как пространство памяти, поэтому до сих пор не существует общественного консенсуса по поводу сталинизма, а во времена кризиса или национальной эйфории, наоборот, заново подчеркиваются его якобы положительные стороны.
Призывая русских сограждан своего поколения вспоминать те годы, когда навязанная Советскому Союзу война с гекатомбами жертв наконец-то закончилась, а война внутри страны против все новых придуманных врагов все же продолжалась, Улицкая хотела содействовать нарушению обета молчания, который взяли на себя миллионы и миллионы людей.
Читатель Улицкой узнает очень многое. Не только о России, которую на западе либо безоглядно прославляют, либо проклинают, как сейчас, когда одни хотели бы снова объявить Москву мировым центром зла, другие же называют именно Россию Путина последним бастионом против нового старого фашизма, который с помощью Евросоюза и США в Украине якобы создал новый плацдарм.
Политическая точка зрения Улицкой, которая жалеет, что приходится тратить столько сил на политику, простая, но весьма трудно осуществимая: единственным средством против общественной апатии является не национализм, с помощью которого людей вырывают из летаргии лишь для того, чтобы они забыли о плохом состоянии общества, нет, против недостатка демократии не помогает ничто иное как именно – демократия. Не «управляемая демократия», а демократия.
Западные СМИ проявляли себя сообщниками русской пропаганды, не сообщив о демонстрации десятков тысяч москвичей против захвата Крыма, на которой Людмила Улицкая выступила с речью, обличая накаленный национализм и требуя демократии. Демократия - А как же, чтобы вернуться к началу, продолжалась история старой Медеи, родоначальницы, ежегодно приглашающей на свой день рождения свою разбросанную семью к себе в Крым? Ну, она умерла и оставила своим родственникам завещание, глубоко поражающее всех. Она оставила мифологический дом семьи не тому или иному племяннику или той или иной племяннице, а молодому соседу-татарину.
Татар, веками населявших Крым и превративших полуостров в Черном море в огромный цветущий сад, в мае 1944-го года по приказу Сталина за три дня насильно депортировали в азиатские степи. Почти половина депортированных умерла еще в товарниках, в которых их загнали и везли по стране, или в первые недели на чужбине.
Этнические чистки в Крыму касались и проживающих там греков и армян, в результате чего разрушилось исторически сложившееся равновесие народов. Только при Горбачеве татарам разрешено было возвращаться в Крым, где они сегодня снова чувствуют себя почти чужими на родной земле. Этого не должно было быть, да и не останется так навсегда.
Романы Людмилы Улицкой – не только горькие итоги государственного беззакония и индивидуальных поражений, но и смелый призыв к жизни, свободной от страха и национального высокомерия. Это самоосвобождение, освобождающее заодно и от жажды властвовать над другими и лишать их прав, в литературе уже осуществляется.
Роман «Медея и ее дети» заканчивается вот таким признанием тех, кто потерял свой дом, в качестве символического акта вернув его депортированному и лишенному своей собственности народу: «Это удивительно приятное чувство — принадлежать к семье Медеи, к такой большой семье, что всех ее членов даже не знаешь в лицо и они теряются в перспективе бывшего, небывшего и будущего.»
