Вольное сетевое сообщество «Диссернет», которое занимается разоблачениями в научной и образовательной деятельности, после начала военной операции изменило фокус своей работы. Теперь члены сообщества не только ищут плагиат в работах чиновников, силовиков, политиков и ученых, но и исследуют нарратив ненависти в диссертациях. Что это такое, зачем его искать и как «Диссернет» добивается своих целей во враждебной государственной среде — в интервью сооснователя Андрея Заякина корреспонденту «7х7» Максиму Полякову.
Новое направление работы
— Что сейчас происходит с сообществом «Диссернет»?
— «Диссернет» продолжает проверять научные работы на плагиат. При этом мы понимаем, что в нынешних условиях мало кого можно ошеломить тем фактом, что какой-то чиновник или депутат что-то списал. Когда представители власти в России после 24 февраля проявили свою людоедскую сущность, гоняться за ними из-за плагиата стало немного смешно. Поэтому мы пытаемся находить для себя новые форматы и направления работы.
В 2022 году главным предметом исследования стал нарратив ненависти. Мы ищем ответ на вопрос, насколько наша наука и академическое сообщество в сфере социальных наук причастны к его появлению.
В диссертациях и в статьях, публикуемых в научных журналах, давно велась разработка тем, которые оказались востребованы в нынешнем году. Это история про американцев, которые якобы управляют Украиной как марионеточным государством. Это история про якобы бушующую в Украине ненависть к русской культуре, языку, русскоязычному населению. Все это — нарратив ненависти. Я не могу сказать, что пропагандисты взяли его из этих научных работ. В академической среде он возник параллельно. Это одно из проявлений той ненависти, в которую Кремль пытается — или частично сумел — столкнуть Россию.
Прочитав большое количество диссертаций по социальным наукам, мы в «Диссернете» увидели, что многие из них не только списаны, но и содержат разный бред, который легко трансформируется в пропаганду ненависти. Я писал на эту тему аналитическую записку.
— Ученые сами создали нарратив ненависти или им поступил сигнал сверху?
— Не знаю. В первом приближении инициатива шла снизу. Ненависть независимо генерировалась в разных университетах и «научных группах». Связи, как у «диссертационных фабрик» [организаций, которые массово производят некачественные диссертации], нет. В Саратовском госуниверситете и в Российской академии госслужбы в Москве, например, люди, не связанные академическими аффилиациями [отношениями], пишут про, прости господи, «украинский фашизм» или антирусскую сущность очередного украинского правительства.
— Почему никто сверху не остановил генерацию этого нарратива в научных работах?
— Наверху никто ничего не читает. Академические сообщества существовали в полуавтономном режиме.
Это забавная вещь, что в России в ряде дисциплин достаточно долго сохранялось некое подобие академической свободы, и эта свобода могла быть расширена в любую сторону. Ты мог развивать либеральные идеи, а мог — мракобесные. Начальству, кажется, не было никакого дела до того, какие идеи развивают подчиненные.
— Какой массив информации вам удалось проанализировать в поиске нарратива ненависти?
— Я проглядел несколько десятков диссертаций. Мы смотрим на слова-триггеры и оцениваем контекст. Скажем, находим слово «масонский» или словосочетание «Бильдербергский клуб» и анализируем: слово употреблено в историческом контексте или это безумная конспирология.
Важное наблюдение заключается в том, что нарратив ненависти часто коррелируется со лженаучными идеями, методами и концепциями. Грубо говоря, там, где мы его нашли, с большей долей вероятности появится какая-нибудь лженаучная фигня вроде нейролингвистического программирования [оно считается псевдонаучным направлением из-за недостатка доказательств].
Дальше нам нужно будет прочесть как можно больше диссертаций и научных работ. Мы пока что не можем поручить это нейросети, потому что ее нужно сначала обучать, а для этого нужны волонтеры.
— Какое у этой работы — поиска авторов нарратива ненависти — прикладное значение?
— На выходе мы получаем фамилии тех, кто еще до Киселёвых и Соловьёвых профессионально занялся распространением ненависти. Не знаю, насколько в нынешних условиях это практически значимо. С точки зрения вечности это безусловно значимо, потому что мы ставим этим людям памятник в граните.
Эффективность во враждебной среде
— Что происходит с основным направлением работы «Диссернета» — разоблачением махинаций и подлогов в научной среде?
— Мы продолжаем делать экспертизы. Не уверен, что подготовим в ближайшем будущем большой доклад «Диссернета», но тексты будут.
— Кто сейчас работает в команде «Диссернета»?
— К сожалению, не все волонтеры «Диссернета» работают с нами постоянно: много рутинных задач. Иногда человек приходит, делает одну-две экспертизы и понимает, что это не для него. У нас вольное сообщество, никто никого не держит.
— Как изменилось за последние годы отношение Высшей аттестационной комиссии (ВАК) к «Диссернету» и вашей работе?
— От тотального непризнания ВАК перешла к тому, чтобы по умолчанию считать, что мы правы. На нас уже начинают ссылаться как на некий авторитет. При этом все иначе, когда мы пытаемся лишить ученой степени важного генерала или чиновника, — видно, когда оправдывают, кого нужно. Таких случаев [оправданий] 15–20%. Я считаю, что это мощный результат. Мы демонстрируем эффективность в абсолютно враждебной среде.
— Есть ощущение, что после начала военных действий многие чиновники, силовики, приближенные к Путину, сбросили маски, перестали стесняться. Если раньше предприниматель Евгений Пригожин, которого называют «поваром Путина», не признавал, что он создал ЧВК «Вагнер», то теперь он гордо об этом заявляет. Все равно ему ничего за это не будет. А в академическом сообществе такая же ситуация?
— Нет. Нас воспринимают как тех, кто по умолчанию прав.
— Как изменилось отношение к институту репутации в России после 24 февраля?
— Я согласен с тем, что [Роскомнадзор] сбросила маски. Люди перестали прикидываться, что они либералы, что соблюдают закон. И это произошло почти всюду, кроме академической сферы. У нас по-прежнему списывать неприлично. По-прежнему люди дорожат репутацией, даже если ее нет. Я еще не наблюдал ни одного случая, чтобы человек вышел и сказал: «Я плагиатор и горжусь этим». Этим наша узкая сфера отличается от всего того, что делается в России.
— Почему так?
— У меня нет ответа.
— Зачем чиновнику или силовику в 2022 году ученая степень?
— Сейчас незачем. Несколько лет назад кто-то из ВАК шутил: «Если раньше приходили за степенями, то сейчас некоторые люди чуть ли не бегут с просьбой лишить их степени». Это некоторое художественное преувеличение. Чиновники и силовики перестали массово выходить на защиту [диссертаций] в 2015 году.
«Диссернет» вернул количество защит к тому уровню, который был до появления и выявления диссероделательных фабрик. Мы убили этот бизнес.
Но появился другой — по торговле научными статьями. Выглядит это так: ученый пишет статью, а потом предлагает другим людям вписать их фамилии в соавторы. Это дорогостоящая услуга — одна статья может стоить и 50, и 150 тысяч рублей. Цена статьи разбивается на количество купивших «посадочные места» соавторов, часть денег уходит редакции журнала, чтобы материал опубликовали.
К сожалению, международные базы научного цитирования не спешат исключать из своих рядов журналы, места в которых оказалось так легко купить.
— В прошлый раз мы с вами общались в апреле 2015 года. Тогда я спросил, как меняется положение человека, когда становится понятно, что он списал диссертацию. Вы ответили, что его вряд ли понизят в должности, но и не повысят. Что изменилось за семь лет?
— Если ВАК признает то, что человек списал, и лишит его степени, то теоретически человек может лишиться работы в вузе. Но это для меня неочевидно. А если мы в «Диссернете» показали, что списано, но решения ВАК нет, то это никак не влияет.
Кроме иронии ничего не осталось
— Вы получили статус иностранного агента, ваше имя — в списке террористов и экстремистов. Как на это отреагировали вы и ваши близкие?
— Многие меня поздравили с этим, но это были поздравления в ироничном ключе. Я тоже стараюсь воспринимать новости иронично, потому что это способ преодолеть ситуацию. Ничего, кроме иронии, у нас не осталось.
— Недавно вы покинули Россию. Как вы себя ощущаете?
— В целом все хорошо. Первый раз я уехал из России 15 лет назад. Казалось бы, в такие моменты ты должен терять связь со страной, потому что у тебя нет возможности чувствовать и видеть все, что там происходит. Тогда я не интересовался политикой, экономикой, социальными процессами. И вот я стал читать новости о России, стал лучше понимать страну.
Иногда человек за границей в силу заинтересованности и погруженности может более адекватно воспринимать и анализировать события, чем тот, кто остался в России.
— Что вы чувствуете, когда вас спрашивают, откуда вы, и вам приходится говорить, что вы из России?
— Мне неловко. Но если общение выходит за пределы этой фразы, то я быстро говорю о своем отношении к происходящему [в Украине]. Чтобы у собеседников было понимание того, на какой я стороне. В целом реакции доброжелательные и сочувственные.
