Когда я была маленькая, мы с мамой жили в старой пятиэтажке. Там не было лифта, в подъезде не закрывалась дверь. Она в принципе не закрывалась, но из-за того что где-то в подвале жили кошки, а в подъезд регулярно заходили бездомные, в какой-то момент один из соседей приварил дверь так, чтобы она не закрывалась никогда. Так и стояла нараспашку. Кошачий запах выветривался, а в подъезде зимой постоянно дуло и было ужасно холодно. Видимо, такой была тактика, чтобы бездомным и не хотелось в этом подъезде греться.
В подъезде с нами жили грустные и бедные люди, которые постоянно друг с другом ругались по поводу и без. Маму не любили за то, что она поздно возвращалась домой с работы и громко топала в коридоре, а на нее посреди ночи реагировали все домашние собаки. Бабушку не любили за то, что она ругалась с соседями, чтобы перестали кормить подвальных кошек. И меня не любили. Не как-то особо, не любили все и всех, везде находились свои поводы, но особенно не любили мужика со второго этажа.
Он отвратительно пах и выглядел очень страшно, с некрасивым темным лицом, не врожденно, а как будто от какой-то въевшейся грязи, в такой же вечно грязной одежде, которая пахла вековым потом. А еще у него не было руки. А еще он постоянно пил и орал. И очень громко включал телевизор. Не он сам, я так понимаю, он жил со своей мамой, она болела и вообще не выходила из дома, я ее даже не видела, только в окне силуэт. А он постоянно выходил в подъезд, страшно ругался и зимой пытался сбить штуку, которая держала дверь открытой и крыл благим матом мужика, который ее приваривал.
Мама говорила, никогда с ним не разговаривать и не смотреть на него, поэтому, если я сталкивалась с ним в подъезде, я пулей пролетала мимо и боялась его ужасно. Самое страшное было, когда я случайно задела его культю на бегу. Руки у него не было выше локтя. Мне было лет шесть, наверное, я страшно рыдала и думала что заразилась от него и теперь у меня тоже рука отвалится. Тогда мама сказала, что руку он потерял на войне.
Потом я узнала, что он афганец, и думала, что афганец — он как бы из Афганистана, и долго понять не могла, что он вообще делал в России, но я уже вышла из возраста почемучка, и как-то уточнять было неловко. Ну афганец и афганец, бывает. Годам к тринадцати я перестала его бояться и стала ненавидеть так же, как весь остальной подъезд. Намеренно корчила брезгливое лицо, когда проходила мимо на узкой лестнице и пыталась его не коснуться. Хотя выходил он редко, его мама, судя по всему, к тому моменту умерла, и он сидел в квартире и делал какие-то вылазки только в магазин.
А потом я вот что узнала. Этот дядя, оказывается, был одноклассником отца моей одноклассницы и даже вроде хорошим другом, только ее отец в армию не пошел, а этот парень пошел и оказался в Афганистане, и весь класс тогда за него страшно переживал и очень радовался когда тот вернулся, но он очень быстро спился и пропал со всех радаров. Отец одноклассницы вообще удивился, что он живой, она говорила, все думали, что он то ли повесился, то ли помер от водки.
Если честно, я очень долго, лет до двадцати пяти, к этому мужику не испытывала ничего, кроме отвращения. Все детство я его боялась, он был буйный и вонючий, крайне опустившийся человек, и только уже очень взрослой я начала вообще вспоминать эту историю и как-то ее осмыслять. Жил парень, сходил в армию, остался без руки, без образования и без работы. В чем он вообще был виноват, какой у него выбор был? Можно ли вообще ему было помочь как-то тогда, в детстве, быть добрее или поговорить хоть с ним как-то?