"Цвет на экране, как правило, навязчив, даже вызывающ. В чем тут дело? Ведь в жизни человек не замечает цвета. Вернее, он его и замечает, и не замечает. Вокруг нас — бездна цветовых оттенков, но даже глядя на них, мы их чаще всего не видим, потому что они нам — как таковые — не нужны". - это из беседы о цвете с режиссером Андреем Тарковским. Опубликована она была в 1988 году в "Киноведческих записках". Тогда в стране, в которой я не родился, уже появлялись цветные VHS-проигрыватели. "...Эта цветастая картина мира входила в прямое эстетическое противоречие с в общем-то монохромной нашей повседневностью. Повседневностью, будем справедливы, не советской, а исконно русской — наша часть суши ни в «Медном Всаднике», ни в «Братьях Карамазовых», ни в «Тихом Доне» никогда не могла похвастаться попугайской палитрой". - это уже слова Ильи Кормильцева, одного из праотцов русского рока.
Вот и теперь я смотрю на фотографию, сделанную моим отцом в Москве в октябре 1993. На переднем плане тусклый памятник "Героям-дружинникам, участникам баррикадных боев на Красной Пресне". На постаменте чуть потрескалась плитка. У Горбатого моста сложены трубы. Вы могли видеть что-то подобное, когда в вашем провинциальном городе чинят коммуникационные системы. Одинокий человек. А среди этих всевозможных оттенков серого два конкретных цвета: Белый дом и черная копоть.
- Да чего рассказывать? Ничего необычного. Москва, как Москва. Я туда просто сфотографировать пришел. А так у нас семинар киношный был...
"Нет ни желания, ни необходимости подробно комментировать то, что случилось в Москве 3 октября. Произошло то, что не могло не произойти из-за наших с вами беспечности и глупости, — фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть... Нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми. Добрыми… К кому? К убийцам? Терпимыми… К чему? К фашизму?"
Я прочитал текст этого "письма сорока двух", доедая аппетитный фарш с жаренной картошкой под майонезом с сыром. По радио шел прекрасный спектакль по "Мальчикам" А. Рекемчука. Нежный юный голос, запись в студии с оркестром, живой Лемешев в студии... и все это воплощено в самом главном - в первой любви! И даже если ты не обладаешь феноменальным слухом и голосом, не решаешь сверхсложные интегралы, да и вообще будто обделен природой на большие таланты - искренняя любовь твоя самая большая способность, и в ней ты не меньше любого гения.
Юные девочки и мальчики, многие из которых навечно остались моложе даже меня нынешнего. Их бьющая ключом молодость, мечты и даже разнородная нелиричная бытовуха. Этот же аппетитный фарш с жареной картошкой. Мясо на шинах БТРов. Кипящее пятно на стене. Это была не успевшая спрятаться поломойка.
Стоны, крики и звуки выстрелов сливаются в один заливающий глотки пепельно-черный.
И спереди интеллигенты с сердобольными лицами. Они научились этой гримасе еще у Солженицына, отработавшего навык во время фотосессии в лагерной телогрейке для обложек своих книг. Они учат нас серой морали, сложности и многогранности мира, жизни не по лжи и предостерегают от страшных вещей. Они направляют свой широкий шаг по головам русских девочек и мальчиков на поклон к плескающемуся в белой президенту.
Рекемчук, кстати (вот тот, что писал о первой любви) был одним из подписавшихся "сорока двух". И в 2013 сказал, что от подписи своей не отказывается.
Я смотрю на фотографию. И уже не вижу оттенков серого. Только черный и белый. И я буду говорить о черном и о белом. Потому что пуле неинтересен твой богатый внутренний мир и сложный моральный выбор.
