По повести «Легион» Е. Ладутько
Allons enfants de la Patrie,
Le jour de gloire est arrivé!
La Marseillaise
Я сижу за рулём своего старого «Жука» отклонившись на сиденье, возле придорожного кафе, куда мой новый знакомый выскочил за сигаретами, сквозь снежную пургу, беснующуюся за стеклами моего красного автомобильчика. Мы едем во Францию во «Французский Легион». Решение ехать, упало ночью сверху, неожиданно и не задумываясь, я мгновенно решился, сам не зная на что. Закрыв глаза, сквозь мерный шелест автомобильных дворников, я вижу себя маленького, сидящим зимним вечером в доме, на окраине сибирского, шахтерского посёлка, возле старого довоенного приёмника «Звезда» и ручкой вариатора ловящего, сквозь треск и шум эфира, странный манящий голос неизвестного певца.
Tombe la neige
Tu ne viendras pas ce soir
Tombe la neige.
Et mon coeur s’habille de noir
Много прошло, времени как я покинул Родину и, колеся по Европе, работал и жил в меру своих возможностей, но пронзительный голос певца, из далёкого детства везде преследовал меня. Шлепок закрывающейся двери вывел меня из состояния полусна и вернул в действительность.
- Едем – сказал мой спутник, вглядываясь в белую темень ночи, сквозь лобовое стекло. Пятница 13 сразу же дала о себе знать: заряды снега и дождя отплясывали в свете фар невиданную доселе пляску. Уходящая вдаль, полоса автобана покрылась слоем снега, обгонять стало совсем невозможно, «Жука» кидало из стороны в сторону. Я сидел, судорожно сжимая руль, и пытался соблюсти алгоритм действий, ведущих меня к цели. Сквозь прищуренные глаза я ощущал и видел всё отчётливо и ясно, так, словно кто - то другой думал во мне, беспощадно и быстро, а я только выполнял приказы, подчиняясь его воле. Временами лобовое стекло покрывала жидкая текучая пелена, а я летел в дорожную бездну, вжимая педаль газа в пол и стараясь не вращать рулевое колесо, удерживая машину на раскисшем снеговом поле автобана.
Я гнал в ночь мой маленький красный автомобильчик, как будто пытался соединить, вернуть распавшееся единство прошлого и настоящего моей жизни.
Tombe la neige.
Tu ne viendras pas ce soir.
Tombe la neige.
Tout est blanc de d?sespoir.
Пронзительный мотив, ставший, Рубиконом между моим прошлым и неизвестным будущим стучал в висках. Мир стоял вокруг меня, гигантским киноэкраном, а я судорожно рвал руками баранку этого невиданного тренажёра, в котором всё было невозможно настоящим – клочья тумана и снега, сырая дорога в неведомое, страшное будущее, новый, и потому неверный друг, дрыхнущий на сиденье рядом. Ощущение жуткой опасности, недопустимости происходящего, жгло и давило мой разум.
Через пару часов занесённый снегом автобан, почти очистился от машин – водители, не выдержав пытки, пили кофе, ели сосиски и кляли погоду, вглядываясь в темноту из уютных, ярко освещённых придорожных кафе, и казалось, только у нас двоих, сидящих в красном «Жуке» , не было ни времени, ни выбора.
Автобан извивался и колесами моего « Жука» шелестел по мокрому асфальту, неведомую песню о страхе, о тайне, скрытой в тумане и дожде; о счастье в другой стране. Зачарованные его музыкой, мы, бесполезно и оттого отчаянно, рвались сквозь его изгибы к нарисованной нами самими звезде надежды.
Что погнало меня? Что вспыхнуло в душе, замершей от боли потерь и утратившей способность ощущать их не подъёмный груз – эту единственную возможность не сойти с ума, не упасть навзничь, зайдясь в беззвучном крике, заткнув рот сжатыми добела кулаками, глотая слёзы как крик, проклиная себя. Прошлое то уходило, то настигало меня, как портрет Дориана Грея.
Tombe la neige.
Tu ne viendras pas ce soir.
Tombe la neige.
Tout est blanc de d?sespoir.
А дождь лил и лил – силы небесные искали отдохновения, обрушивая на эту старую и грешную землю потоки снежной и водяной пыли, пытаясь, смести, смыть с лица её саму память о людях, что влачат себя по дорогам планеты, тщась распознать в неверном лучике надежды истоки и цели своего пути. Так и мы, оторванные от смысла жизни, лишённые хода времени, сидели неподвижно в бешено вращающей колёсами машине, а вечность со смертельной скоростью летела нам навстречу, брызжа белой холодной пеной сумасшествия на встречу, маленькому автомобильчику....
Ночь рухнула за задним стеклом, как парусиновый балаган под напорами утренних лучей просыпающегося дня, вышвырнув нас среди холмов просыпающейся страны с замечательным певучим говором и непонятной злой гордостью. Возле входа в офис мы стоим молча, глядя друг на друга, и не можем найти подходящих слов для прощания. Здесь нам предстоит расстаться...
Мы стоим на сырой, замусоренной улице чужой страны. Я смотрю в его затуманенные невидящие глаза и ни недолгое знакомство, ни клокочущая ушедшая ночь не мешает мне шепнуть, крестя трёхперстием, «...да хранит тебя на чужбине от бед и смертей наша русская Божья матерь, Вера наша» и сердце моё спокойно.
Мы расстаёмся здесь, под этим небом и повлечёт нас Рок своими тайными кривыми дорогами. Мы не увидимся никогда, двое русских под небом Франции. Я ещё не знаю, что скоро исчезнет простой русский парень из далёкого сибирского посёлка с простой русской фамилией и именем и появится немец с затейливым именем Ludwig. Что будет в его жизни и северная Африка и Афганистан и много беды и боли. Огромное количество беды и боли. А от прошлой жизни останется заснеженный вечер в далёкой Сибири, приёмник и пронзительный голос Адамо
Me crie (мне кричит) mon d?sespoir (мое отчаяние)
Mais (но) tombe la neige,
Impassible (бесстрастный) man?ge (бег по кругу).
красиво