Утром 19 мая в Перми прошли обыски у восьми активистов и общественных деятелей. Они связаны с уголовным делом по статье 226.1 УК РФ («Покушение на контрабанду культурных ценностей»), которое заведено на бывшего председателя Пермского краевого отделения общества «Мемориал» Роберта Латыпова и председателя Центра исторической памяти Александра Чернышова. Латыпов утверждает, что люди, к которым силовики пришли с обысками, не имеют отношения к «Мемориалу» в Перми.
«7х7» поговорил с Робертом Латыповым о том, почему обыски прошли не только у мемориальцев и зачем силовики давят именно на «Мемориал».
— Расскажите, пожалуйста, с чем связаны эти обыски?
— Формальным поводом стала попытка отправки груза с бумажным архивом ранее ликвидированной властями общественной организации «Пермское краевое объединение “Мемориал”» в Москву для его оценки. Это достаточно большой объем бумаг. Нужно было определить, что является макулатурой, а что надо обязательно сохранить. Предварительный отбор [архива] наши волонтеры провели в течение последнего года после ликвидации пермского «Мемориала». Это процесс прерывистый, долгий и сложный. К тому же меня самого в России не было. То есть я не мог принимать участие в этой работе.
10 марта по моей просьбе волонтер «Мемориала» должен был отправить этот груз через обычную транспортную компанию из Перми в Москву. Волонтер успешно сдал груз, ничего криминального в этом не было. Но, видимо, груз был сразу конфискован. Я не знаю как, но каким-то образом силовики следили за процессом. Я так понимаю, несмотря на то что власти ликвидировали Пермский «Мемориал» как юридическое лицо, их все равно раздражало, что деятельность мемориальцев продолжалась. Искали повод, чтобы дальше наказать и потоптаться.
Главные вопросы [при обысках] были связаны со мной — где и что я? Продолжаю ли я работать, какие контакты? Честно говоря, я был морально готов к плохому варианту, поскольку видел, как в марте 2023 года проходили обыски и задержания людей в Перми. Вынос имущества в неимоверных масштабах. Я понимал, что затевается достаточно громкое дело и был готов к состряпанному уголовному делу в отношении меня. Но я не ожидал, что это коснется и других людей, которые даже формально отношения к «Мемориалу» не имеют. Я уже не говорю о том, что им вообще была неизвестна история с отправкой архива.
Мне кажется, что вся эта история с архивом используется как повод, чтобы провести более масштабную спецоперацию среди тех видных и очень уважаемых общественников, которые еще остались в Перми.
Как я отмечал в некоторых интервью, есть три возможных объяснения.
Первое: вся эта операция строится на достаточно абсурдном обвинении. Ну кому нужен архив? Архив — это только делопроизводство организации. Протоколы собраний, протоколы заседаний правления, официальная переписка, заявки на гранты в российские фонды, отчеты по этим грантам. Все эти бумаги предоставлялись Минюсту, их видели чиновники. Никаких оригинальных документов, связанных с историей репрессий в советский период: ни карточек репрессированных, ни архивно-следственных дел. Это абсурдное обвинение, что вывозились какие-то культурные ценности. Да, ценность они представляют для меня и моих коллег — с точки зрения того, чтобы сохранить наследие крупной ветеранской организации, которая существовала более 30 лет. Но представляет ли это культурную ценность для государства — большой вопрос.
В апреле 2022 года наше российское государство одним приказом исключила пермский «Мемориал» из реестра юридических лиц. Без суда и следствия. Это произошло не так, как в Москве по поводу «Международного Мемориала» и Правозащитного центра «Мемориал». Мы разные и автономные друг к другу организации. Нам не дали даже цивилизованно ликвидироваться: рассчитаться с сотрудниками, с подрядчиками, закрыть проекты. Просто цивилизованно уйти, понимаете? Нас вычеркнули. Государство показало всем — и себе, и российскому обществу, — что Пермский «Мемориал» не является ценностью для нашей страны. А сейчас бумаги организации, которая не является ценностью для нашей страны, оказались «вдруг» культурной ценностью. Мне очень интересно посмотреть на экспертизу ФСБ, которая составлена по этому пакету документов. Но вообще, согласитесь, в этом есть и своя ирония, и свой абсурд.
Я испытываю некоторую неловкость, что пострадали люди, которые вообще ничего не знали об этом архиве. А если бы и знали, то понимали, что за это отвечаю только я как руководитель организации. Почему их привлекли к обыскам?
Второе, что я хотел сказать: это продолжение политики запугивания гражданских активистов, которые еще сохраняют независимую позицию. Это все очень известные и уважаемые в Перми люди. И [с обысками] пришли именно к ним. За последние год-полтора ряды гражданского общества в Перми сильно поредели. Круг людей, которые остались [в городе], стал еще более заметен.
Еще очень важный момент, на который можно обратить внимание. С 11 по 13 марта официально обыски в квартирах мемориальцев и в бывшем офисе «Мемориала» проводили сотрудники Центра «Э». Сейчас же мы видим, судя по официальному релизу, что ФСБ забрало это дело под себя. И на допросы сейчас вызывает людей ФСБ, что говорит о возросшем статусе дела. Это тоже важный показатель, что власти хотят громкого уголовного дела.
Чем абсурднее обвинение, чем более громкое дело, тем лучше для силовиков. Они тем самым оправдывают свое существование и свою необходимость быть здесь, а не быть отправленными на фронт.
Еще один пункт надо отметить — продолжающаяся политика выдавливания людей из страны. Это принуждение к тому, чтобы покинуть страну. Это вполне конкретные сигналы силовиков к тому, чтобы показать: мы вам спокойно жить здесь не дадим.
— Вам известно, как вели себя полицейские при обысках?
— Все, кто подверглись обыску, давали расписку о неразглашении. Насколько мне известно, все происходило корректно. В отличие от обыска в квартире волонтера 13 марта. Там из квартиры выносили все. Соседка по квартире волонтера мне рассказывала, что это был какой-то треш. У нас [в квартире] временно хранились выставки пермского «Мемориала», поскольку их в последнее время никто не хочет принимать, и мы договорились с хозяйкой, что они будут храниться в свободной комнате. Все эти выставки просто выносились — [силовики] специально пригнали большой фургон. Выносили литературу, например книги памяти жертв репрессий. Зачем они им понадобились, непонятно.
Все люди, у которых были обыски [19 мая], грамотные — знают, что нужно спокойно себя вести. Единственное, что какое-то время не допускали адвокатов, на эти, говоря бюрократическим языком, оперативно-следственные мероприятия. И со следующей недели будут допросы всех участников в ФСБ.
Все они идут в качестве свидетелей в рамках уголовного дела против меня как председателя пермского «Мемориала» и председателя Центра исторической памяти Александра Чернышова. Он должен был выйти сегодня [20 мая] из подмосковного КПЗ, в который его посадили на 15 суток за мелкое хулиганство. Будем надеяться, что его отпустят, но что-то я в больших сомнениях.
— С одной стороны, в Москве вполне себе функционирует Музей истории ГУЛАГа, а с другой — уничтожили «Мемориал», почему так? Еще и памятники [репрессиям] уничтожают.
— Дело в том, что наше государство любит обрастать декларациями и декорациями. У нас официально задекларирована государственная политика в сфере увековечения памяти жертв политических репрессий. В ней отмечены очень важные моменты, связанные с тем, как это делать и кто это делает, — это не только государственные учреждения, но и общественные организации. Под эту декларацию можно поставить какие-то институции, более или менее лояльные государству. И они могут создать некоторые ощущения того, что вот, государственная политика реализуется. Политика эта была принята в 2015 году, она продолжает действовать. Все то, что сейчас происходит [с «Мемориалом»], идет в ущерб этой самой госполитике. Но кто вообще сейчас об этом документе вспоминает?
Да, вы сейчас задаете этот вопрос, и все происходящее, описываемое мной, вступает в противоречие. Но наше государство это особо не волнует. Формально принимаются документы и отчеты. Формально это докладывается президенту. Кстати, на последней встрече президента с Советом по правам и развитию гражданского общества тему истории политических репрессий и увековечения жертв вообще, кажется, никто не поднимал. Тема сознательно уводится за ширму.
Закрыты организации «Мемориала» в Москве, отобраны офисные помещения. То же происходит, например, и в Екатеринбурге. В Перми было несколько таких организаций. У нас был знаменитый общественный Мемориальный центр истории политических репрессий «Пермь-36». Сейчас он превращен в государственный музей, который фактически никто не знает. То есть формально он существует, но никто не знает, чем занимается эта институция.
«Мемориал» пока не является запрещенной экстремистской организацией, как штабы Навального*. В разных городах «Мемориалы» продолжают существовать: в Рязани, в Санкт-Петербурге, в Москве, в Сыктывкаре, в Томске. Другое дело, что их деятельность практически полностью перешла из публичного пространства в онлайн.
— Вопрос к вам как к историку. У России такая история, что с каждым витком изменений повышается уровень насилия. Как избавиться от этого?
— Интересный вопрос. Потому что действительно большая часть истории России показывает, что у нас насилие при смене власти практически всегда. Честно говоря, для меня предмет гордости — август 1991 года. Когда происходила смена власти и развал СССР, страна действительно стояла на пороге гражданской войны. Согласно стереотипному ходу истории, все тогда говорило о том, что может разразиться гражданская война, а ее не стало. Люди оказались мудрее.
Да, пролилась кровь в Москве: трое людей погибло, были еще какие-то стычки. Но сам факт развала империи СССР не вылился в массовую гражданскую войну. И это для меня предмет гордости, он показатель того, что россияне могут остановиться и могут понять, что они находятся на краю бездны.
Трудно сказать, насколько сейчас подобное возможно, учитывая, что идет так называемая спецоперация и очень много людей в нее погружены. Много людей поддерживает войну и много людей, которые эту войну и этот политический режим ненавидят. Произошел сильный раскол внутри российского общества. Да, эти расколы и так были, но сейчас они усугубились. Это происходит и по линии семей, родственников, близких, родных.
Преодолеть эти расколы будет чрезвычайно тяжело. Мирная смена власти возможна только тогда, когда наступит мир и на участках боевых действий. Сейчас не так уж и много шансов на мирную смену власти, но, как говорится, надежда умирает последней.