«Иждивенческие установки сохранились со времен СССР». Что мешает россиянам защищать свои права

Обвинительный уклон судов

Максим Зотов, правозащитник из закрытого города атомщиков Заречного под Пензой:

— Я давно работаю в сфере права, давно хожу по судам, знаю многих судей, прокуроров, следователей. Вижу, что ситуация ухудшается: суды становятся сверхзакрытыми структурами, которые невозможно ничем пробить. Основная проблема: обвинительный уклон правосудия, где-то 99% по статистике. Если дело попало в суд, значит, будет обвинительный приговор.

Весь этот ничтожный процент оправдательного приговора, о котором заявляли [председатель СК России] Александр Бастрыкин и [генпрокурор РФ] Юрий Чайка, — это дела частного обвинения. Это то, что попадает в мировой суд и кончается примирением сторон. Тем временем «уголовка» — это основной показатель [состояния прав человека].

Можно взять любого человека с улицы и повесить на него все, что хочешь. Ты совершил кражу мешка муки, а его раздули и превратили в кражу поезда.

Сначала делается увеличенный сверхкриминализированный состав, а потом говорят: «Мы тебе уменьшим и срежем срок, если признаешь вину». Кто в выигрыше? Все, кроме обычных людей.

Барьеры для свободы слова и честных выборов

Председатель местной молодежной организации «Поколение нового времени» Иван Финогеев:

— Свобода слова и массовых мероприятий? Мы в Пензе такого не слышали. Чем дальше, тем сложнее становится получить согласование в том месте, где нам хотелось бы. За 2019 год сколько бы заявок мы ни подавали, кроме традиционных 1 мая и 7 ноября мероприятий в центре, нам ничего не согласовали.

Улица Московская [пешеходная улица в центре Пензы] для представителей молодежи и общественных организаций, не аффилированных с властью, закрыта. Вас пошлют куда угодно: на Шуист [спальный район], в сквер Дружбы [отдаленный спальный район], к Дизель-арене [спортивно-зрелищный комплекс на окраине Пензы] митинговать в лесу, придумают «Веселый паровозик» [аттракцион на улице Московской, на него чиновники обычно ссылаются, когда запрещают акции протеста] и ограничение конституционных прав жителей, которые гуляют по Московской.

Нам приходят отписки чиновников, хотя мы пишем подробные запросы. Отсюда полная безнадзорность и бесконтрольность органов власти обществу — чиновники перекидывают запросы активистов и СМИ туда-сюда.

Антон Струнин, координатор штаба Навального в Пензе:

— Я наблюдаю за ситуацией [с правами человека в регионе] с 2012 года и могу сказать, что чем дальше, тем хуже. Людям дают невероятные сроки на ужасающем процессе по делу «Сети»*: раньше я себе такое вряд ли мог бы представить. Да, что [судебный процесс] можно освещать, это безусловно хорошо, люди уже пытаются находить хоть что-то приятное. Да, пытки были и раньше. Но большая вседозволенность и развязность у ФСБ из года в год увеличивается. 

Законодательство ухудшается в стране, отсюда нарушения, в суде можно отстоять все меньше прав. Если раньше при проведении «кубов Навального» [акции сторонников Алексея Навального] мы что-то выигрывали в судах [полиция подавала в суд на организаторов акции], то в этом году при проведении «кубов Струнина» [кампания в поддержку Навального накануне президентских выборов в 2019 году] мы не выиграли ни один суд. Мне пришлось стоять на задворках с этим кубом, чтобы провести хоть какое-то мероприятие.

 

 

 

 

Нарушения прав мигрантов

Сергей Ворсин, правозащитник в сфере прав мигрантов:

— В прошлом году я начал заниматься защитой прав мигрантов. Ко мне обратились люди [столкнувшиеся с нарушениями], я начал искать и никого не нашел в Пензе, кто занимался бы этим. Пришлось самому им помогать. Дело касалось восьми узбеков, которые здесь были буквально в рабстве, и нам удалось их «выцарапать», забрать документы и отправить их домой на родину.

Ниша по защите прав мигрантов в Пензе пустует в принципе, некому и не на что этим заниматься. А мигрантов из Средней Азии все больше и больше становится: таджики, киргизы, узбеки.

Нет независимой адвокатуры

Максим Зотов, правозащитник из закрытого города атомщиков Заречного под Пензой:

— Адвокатское сообщество и само сгнило, и правоохранительные органы его разложили. Они дискредитируют звание адвоката и представляют повышенную социальную опасность. Они не будут «бодаться» со следствием и прокуратурой, потому что у них сразу отбирают адвокатские корочки. Таких адвокатов надо менять и убирать, для Пензы это сверхактуально.

Независимых адвокатов — единицы. Чаще всего это бывшие сотрудники правоохранительных органов, списанные в учет сотрудники прокуратуры, судьи брезгуют этим. Но если ты попал в адвокаты, то правоохранительные структуры уже относятся к тебе не как к человеку. Как на помойку истории, грубо говоря, отправляют.

Следователи делают все, чтобы не допустить независимого адвоката, а навязать своего [бесплатного государственного адвоката по назначению]. В уголовном процессе потом это выглядит так: такой адвокат сразу начинает склонять клиента к явке с повинной: «Друг, давай, пожалуйста, признавай [вину], мы сейчас все договоримся, все решим, ты получишь [наказание] по минимуму». А когда приходят на суды, им говорят: «Друг, если ты хочешь здесь работать, хочешь копейку заработать, чтоб с палаты перечисляли проценты, не чуди, не надо писать жалобы».

Бюрократия и халатность

Дмитрий Чудин, автоюрист:

— Я уже больше десяти лет занимаюсь необычным видом правозащиты — возвратом прав за «пьянку» [езду в нетрезвом виде] за рулем. Я не приемлю это как факт, но, знаете, почему удается обжаловать решения суда и выигрывать? Потому что гаишники не умеют правильно составлять материалы, а судьи косячат. Ничего за последние десять лет не поменялось. Судьи все чаще приходят из [среды бывших] следователей, им вообще пофиг на обвинительный уклон.

Максим Зотов, правозащитник из закрытого города атомщиков Заречного под Пензой:

— Раньше было проще подать жалобу, достаточно было одной жалобы, чтобы суд возбудил дело. Теперь обжаловать действия чиновника очень сложно: надо бегать вручать копии и миллиард ненужных бумаг. Почему я должен бегать и рассылать всем бумажки? Это обязанность суда. В суды часто физически не пускают судебные приставы.

Вся наша правоохранительная система понимает только грубую силу. Бумажки для них — птичий щебет. Даже постановление сами не вручают: пускай сам бегает и узнает, что можно обжаловать. Система просто сожрет, если у тебя нет зубов, ты меньше, чем ноль. Тебя затопчет даже вахтер, который сидит в дежурном пункте полиции.

Оперуполномоченные выносят постановления левой задней ногой, и приставы так же. Пока не напишешь жалобу, они не начнут нормально работать. Почему без давления не работают? Есть же основание закона, но нет: понимают только грубые методы.

Инфантилизм

Дмитрий Чудин, автоюрист:

— В случае с возвратом прав за «пьянку» [езду в нетрезвом виде] люди даже не пытаются отстоять свои права. Послушают знакомых адвокатов, прокуроров, судей, те им скажут: «Да расслабься, лучше по-тихому сдайся». Самое ужасное, что люди на этом фоне опускают руки. Таких все больше: если раньше из всех дел, за которые я брался, 90% людей боролись, то сейчас 90% опускают руки и ничего не делают. У нас довольно медленно закручиваются гайки, но люди привыкают ко всему. А когда государство нагибает граждан, появляется компенсаторный «синдром вахтера» [синдром маленького начальника], с чем мы сталкиваемся сейчас чуть ли не каждый день.

Максим Зотов, правозащитник из закрытого города атомщиков Заречного под Пензой:

— Социальные ожидания и патернализм не дают ему выйти из состояния «ждуна»: [люди ожидают помощи] от государства, от мэра, от Путина, от губернатора. Бесцельно и инфантильно проживают свою жизнь с сознанием ребенка.

Иждивенческие установки сохранились со времен СССР: ждем большого «дядю Степу», чтобы помог жить на пособия.

Люди, но если вы от государства что-то ждете, то что вы на него жалуетесь? Сделайте что-то самостоятельно. Хватит быть «ждунами». Задумайся, а какой полезный продукт лично ты производишь для общества? За ничегонеделание ты получаешь 15 тысяч рублей и чего-то ждешь от государства. Наивные лошары просто.

Политизация правозащиты и ее зависимость от грантов

Павел Арзамасцев, журналист газеты «Новая альтернатива», блогер «7х7»:

— Правозащитное движение в Пензе политизировано, и в будущем эта тенденция будет только усиливаться. Многие отрицают это, но я убежден, что все равно они [правозащитники] делятся на «правых» и «левых».

А бывают моменты, когда надо все это отбрасывать и по-любому вписываться [решать проблемы вместе]. Три года назад в Пензе была попытка заключить такое соглашение между правозащитниками, не удалось. У правозащитных организаций и правозащитников отсутствует цеховая профсолидарность.

Параллельно с этим идет покупка и разложение правозащитных организаций. Покупаются патриотические и правозащитные движения, экологические куплены с потрохами.

Эту опасность недооценивают, но в итоге мы видим неблагодарность и прямое предательство людей и целых групп, которые берутся под защиту. Так было и с дальнобойщиками, и с дольщиками, и медициной [«итальянская забастовка» работников скорой помощи].

С другой стороны, берешься им помогать, а они [дальнобойщики] «спрыгивают» на полпути: «Прогонять не будем, но мы вас не звали». Дольщики тоже «слились»: редкий случай, когда и коммунисты, и справедливороссы предложили им двигать своего депутата от дольщиков. Это помогло бы отстаивать свои права, но дольщики не стали [выдвигать своего депутата].

Сергей Ворсин, правозащитник в сфере прав мигрантов:

— Проблема правозащитных и некоммерческих организаций в Пензе и за ее пределами сейчас — «грантовая игла». Надо выходить из грантового состояния и искать другие источники финансирования. Невозможно получать гранты и брать деньги от государства и при этом защищать права человека. Пока этого не случится, ни о какой защите прав человека речи быть не может.

Павел Арзамасцев считает, что гранты, напротив, надо брать, когда дают: «У нас не такие плохие законы, надо уметь ими пользоваться».

Гражданское общество: нужно ли оно жителям регионов?

Олег Шарипков, директор благотворительного фонда «Гражданский Союз» в Пензе:

— Отчет о состоянии гражданского общества в Пензенской области не делался в вакууме. В нем сравниваются данные по области с данными по близлежащим регионам. Очень важно что Пенза — это такой типичный провинциальных регион, и то, как здесь развивается гражданское общество, можно с небольшой долей погрешности экстраполировать на множество провинциальных территорий.

Мы наблюдаем тенденцию к снижению активности НКО и городских сообществ и даже к снижению их числа. Мы наблюдаем, что НКО не хотят рассказывать о своих делах и размещать свои отчеты. Мы наблюдаем, что люди стали с пониманием относиться к работе НКО. Мы наблюдаем наибольший пессимизм среди предпринимателей и среди правозащитников. 

Антон Струнин, наоборот, уверен, что в целом активных людей, готовых защищать свои права, становится больше. Вопрос лишь в том, когда уважать себя начнет большинство жителей:

— Все ухудшается, но гражданское общество при этом, наверное, растет. Оно активизировалось: пришли новые люди, с новым опытом. Гражданское общество, мне кажется, научилось чуть-чуть чего-то добиваться, в этом отличие от предыдущих годов. Может, не в 2019 году научилось, а потихонечку-потихонечку, но это внушает оптимизм.

Раньше бы то же дело «Сети»* журналисты и не пришли бы вообще освещать: сейчас есть «7х7», есть кому прийти. Создаются структуры гражданского общества, но пока непонятно, кто победит. После распада СССР процесс продолжается: постепенно общество взрослеет.

Государство создано для защиты прав человека, но с каждым годом оно все больше отходит от этой функции, укрепляется как институт кормления отдельных лиц. В корне всего лежит достоинство человека и его самоуважение — убеждение, что со мной так нельзя поступать. Когда оно будет, все придет, поэтому главный вопрос сейчас: как воспитать самоуважение в людях?