Два года назад в дом к семье в Дагестане, где они жили с двумя сыновьями-близнецами, зашла большая группа людей, в том числе вооруженных. Мама думала, что их перепутали с террористами: зашли большой толпой, с автоматами, в масках, с фонарями на лбу. Дома все перевернули, еще спавшим детям светили в глаза фонарем. У одного сына начался приступ: вены вздулись, он начал трястись, кричать и забрался под стол. «Под стол залез, и у него судороги пошли. Я увидела что он лежит, вены вышли и огромные красные пятна. Его начинает скучивать там под столом. Я ему: мамин, успокойся. Он меня за шею схватил, увидев, что я рядом, и стал немного успокаиваться. Один росгвардеец подошел и спросил “У него что, эпилепсия?” Я сказала: нет, просто аутичный. Этот росгвардеец был единственный, кто с нами по-человечески общался. Пожалел, понял, что дети не разговаривают. Больше никто не подошел, не спросил: “Что с ребенком?”».
Оба - аутичны. У обоих была оформленная инвалидность, у обоих в выписках на тот момент стоял прогноз развития -"неблагоприятный". Ни один из мальчиков не говорил и толком не понимал обращенной речи.
Закончив обыск, следователи задержали маму и ее мужа и увезли их от детей далеко-далеко, с этого дня мама и папа надолго исчезли из жизни близнецов по непонятным им причинам. О том, что они испытали в тот день и следующие несколько месяцев, мальчики могли бы рассказать, если бы умели говорить. Но они умеют чувствовать, и после того дня врачи фиксировали регресс у обоих.
— Что тебя за время работы адвокатом поразило больше всего? - спрашивала меня Катерина Гордеева. И я сразу рассказала эту историю, потому что до сих пор не могу понять, как так можно было поступить с этой семьей. Как можно было прийти и забрать у двух маленьких неговорящих детей сразу обоих их родителей, увести за тысячу километров в московскую тюрьму, как можно было потом почти полгода отказывать матери в звонках домой, где родственники с трудом пытались научиться ухаживать за аутичными детьми. Как могли судьи Хамовнического суда спокойно продлевать сроки содержания под стражей, прекрасно зная, что речь идет о родителях детей-инвалидов, а преступление - ненасильственное (их обвиняют в торговле черной икрой).
Эту историю я услышала у коллеги Нузерат в кафе Преображенского суда. Я долго допытывалась, может, там еще в каком-то преступлении их обвиняют? Нет, только в этом, в торговле черной икрой, которая была криминализирована в 2013 году. "Почему вы не поднимаете шум?" - спрашивала я у Нузерат, и она отвечала, что мама боится, что будет хуже. Сейчас дети с родственниками, а если поднять шум, вдруг их в детский дом отправят и они там вообще погибнут?
Но в конце концов нам удалось убедить мать согласиться на медийность этой истории, и к продлению стражи в Хамовническом суде приехали журналисты и представители организаций родителей детей-инвалидов. Судья был недоволен шумихой, но согласился выслушать специалиста, психиатра Александра Венгера, который объяснял, какие непоправимые последствия может вызвать длительное отсутствие родителей у аутичных детей.
Тогда благодаря помощи поддержки общественности и ненависти к жестокой бесчеловечной системе, которой дышало каждое произнесенное нами в суде тогда слово, нам с Нузерат удалось освободить маму. Помню, как она вышла вечером из ворот СИЗО-6, ошарашенная, и всю дорогу, пока мы везли ее в однокомнатную квартиру ее родственников в Подмосковье, где ей назначили домашний арест, она говорила о своих детях, ждала встречи с ними.
Сначала был домашний арест. Потом, через два месяца, - новое послабление, запрет определенных действий. Удалось договориться и о занятиях для детей. Первые оплатили мы сами. Потом собрали денег в соцсети - хватило на месячный интенсив для обоих детей. Братья начали немного говорить, у обоих улучшилось поведение. Прогноз развития уже перестал быть однозначно неблагоприятным, хотя понятно, что дети с особенностями вырастают во взрослых с особенностями, вопрос в качестве жизни и возможности взаимодействия с миром.
Это наша общая победа. Спасибо всем, кто принимал участие в помощи этой семье.
