Здесь даже стены – часть большой истории,
Они живут, чужую боль храня,
И в этой заповедной территории
Пристанище нашлось и для меня.
(Валерий Селянин)
Лагерь – словно далекий ото всей жизни остров, собравший в себе собственные законы, понятия, правила, судьбы, интриги, конфликты, знакомства и многое другое под одним куском неба. Маленький, тесный, ужасный мирок, обвитый стенами, клетками и колючками разных конструкций и форм. Старые, полупрогнившие деревянные заборы наравне с железной «рабицей» и пыльными баннерами отгородили от свободной земли всех обитателей данного острова: виновных и невиновных, больных и уставших, испорченных и сильных, осознавших и озлобленных, честных и алчных, многих-многих самых разных людей, чьи судьбы вихрем событий были занесены сюда и застыли на определенные сроки. Среди толпища однотонной темной массы сложно разглядеть историю каждого, к тому же многие, намеренно или нет, скрыты под масками, но тем не менее всех объединяет одно – вынужденное существование в этом месте.
Проклятые клочки земли, пропитанные смрадом лагерного быта и томительным мучением столетий, словно язвы рассыпаны по всей планете. В этих маленьких островах изоляции и отчуждения, так же как и почти везде, есть свои царьки, изгои, подданные и господа. Всем островам свойственны свои отличия, но каждый из них – носитель одной объединяющей их сути. Официально она звучит как манифест социальной цивилизации об исправлении и становлении на путь истинный, но на самом же деле все это — лицемерный самообман, лишь традиция, корнями крепившаяся в конституцию системы. Она, скорее, существует ради себя самой, по инерции, так как просто не знает, как иначе.
Лагерное пространство протоптано следами зеков и надзирателей разных, далеких друг от друга исторических периодов. От царской каторги до советского Дубравлага и до сегодняшнего дня, когда и мне теперь приходится оставлять здесь следы казенных ботинок, так же как и само это место оставляет глубокий след в моей жизни. Наше существование среди серого бетона, асфальта, пыли и однообразных построек, по сути, также проходит будто по инерции, по привычке. Каждый пытается найти здесь свои стимулы и мотивы, чтобы не сойти с ума. Религия, спорт, работа, чтение, общение. Для каждого важен свой лучик света и надежды, но усталость, а порой и злость в глазах у многих уже не исчезает.
Исправительное учреждение. Звучит благородно. Кажется, здесь я должен исправиться и измениться к лучшему, но возникает вопрос: «Что конкретно они хотят исправить во мне, в моем поведении, в моей голове? Не должно ли судьям указывать в приговорах подобные задачи? К примеру, „подавить инакомыслие“, „искоренить желание перемен“, или же все заключается лишь в наказании?»
Лишить свободы за активное стремление к свободе. Все чаще мой взор все же требует иных горизонтов, созданных не высотой оград. Там где-то, кажется уже в ином мире, плывут облака и тучи, летают птицы, слышен гул машин и смех играющих детей. В такие моменты порой я чувствую себя насекомым, пойманным в банку, животным, бродящим по тесной клетке, псом, посаженным на цепь. У каждого человека своя степень и широта взгляда, для кого-то домом является весь мир, а кто-то, в силу своего привыкания или же убеждения, называет эти места домом. Но я точно не дома. Лишь сияние ярких солнечных лучей и прохладный ветерок напоминают мне о том, где на самом деле мой дом, моя родина, моя воля.
Когда я еще не знал, где мне предстоит провести годы заключения, я думал и говорил о том, что планирую во время отбывания срока заниматься саморазвитием, творчеством и буду стараться остаться человеком, не утратившим себя, свои принципы. Сейчас же без какого-либо пафоса я добавил бы ко всему этому слово «выжить». Добраться до финиша этого безумного пути хотя бы с минимальными потерями. Не разочароваться, не угаснуть, не сгнить, не разрушиться, не погибнуть. Этот маленький, тесный остров, словно заснеженная коробка, окруженная неприступностью лесов, замерзшими болотами, заброшками и небольшими мордовскими поселками. Я все чаще думаю о том, что мне невыносимо жалко пролетающего времени, которое я оставляю здесь, но судьба порой зависит от множества причин, на которые мы не в силах повлиять в одиночку. Этот остров понемногу засасывает меня в однообразность своей повседневности, в свои заботы и законы, диктующие почти каждый час моей жизни. Он бурлит смесью противоречивости отчаянья и веры под звуки шипящих маршей и гимнов с привкусом баланды и запахом вареной рыбы вперемешку с дегтярным мылом. Он приучает к тесноте и шуму, усталости и раздражительности. Он притупляет чувство брезгливости и учит находить радости в мелочах. Он оставляет на твоих устах иной язык, понятный лишь жителям подобных островов. Он ломает и забирает жизни, как когда-то уничтожил жизнь поэта Юрия Галанского и не так давно пытался погубить анархиста Илью Романова. На его счету уже сотни, а может, тысячи жертв, ведь он, кажется, и создан именно для этого. Он постоянно следит за тобой, как большой брат, и не переставая ищет в тебе слабые места, твои личные секреты и изъяны. Он хочет поглотить тебя полностью, разорвать твои надежды в клочья и выжить из тебя все силы, украсть блеск глаз, радость на лице и пламя сердца.
Находясь в окружении границ данного острова, нужно постараться не срастись с его замкнутостью, не стать его тенью. Может когда-то, у горизонта восходящего солнца мы увидим приближение несущихся по волнам перемен фрегатов Воли, ставших для нас спасением от лишения свободы на срок…
Лагерь – крест огромного распятья,
И на нем в холодный посверк слез
Взгроможден под хриплые проклятья
Человек — страдающий колосс.
И сегодня тем, кто хоть частицу
Совести и чести сохранил,
Очень часто боль слезит ресницы,
Очень часто не хватает сил…
(Валентин Сополов)
(Январь 2021 года)