А, знаете, Михаил Ефграфович, как мы по вас скучаем. Невозможно, невероятно скучаем. Вот были бы вы с нами сегодня, тут, то непременно бы сказали, высказали, рассказали. И весь честной народ бы сдох со смеху. Заболели бы животы. Голову бы от смеха закружило. А потом начал бы честной народ плакать. И плакал бы и плакал. Семь тощих лет и семь тучных лет плакал бы не переставая. Нет, изменить бы он, конечно, ничего не смог. (У нас, Михаил Ефграфович, ничего, ничего не меняется, вы же знаете, и не то, что за семь, а за сто семь лет, и дольше, а если вы не знаете, то мы докладываем).
Но зато бы посмеялся и поплакал в вволю народ. Или даже и выпил бы. А что остаётся - смеяться, плакать и пить. Можно бы, конечно, как вот мечталось Антон Палычу - просто делать своё дело, и в финале увидеть небо в алмазах. А вот ***й! Антон Палыч был слишком прекраснодушным. Светлым. Инопланетянином. Кой чёрт тут можно делать своё дело, когда вокруг смех и слёзы? Сложно. Сложно. Нет, Михаил Ефграфович, вы нам как-то сегодня ближе что ли. И хотели бы мы, быть может, как Антон Палыч - в тиф, на Сахалин, вот это вот всё. А не могём. Испорчены потому как. Даже рассказать не можем. Немеем да робеем. Исключительно по малодушию своему. А вы бы смогли. Да. Вы бы смогли.
Кто знает, может через двести лет потомки будут обращаться так же к кому-то из наших современников