«Я защищаю людей от их правительств где это только возможно». Правила жизни правозащитника Андрея Юрова

Правозащитнику и социальному философу Андрею Юрову 9 апреля исполнилось 50 лет. «7x7» публикует его правила жизни, собранные из интервью и выступлений разных лет.

— Я глобальный патриот, который защищает людей от их правительств где это только возможно.

— Особенность общественной жизни ΧΧΙ века состоит в регулярном столкновении языков и смысловых полей. Это бой, который концепция Прав Человека формально выиграла (ведь даже диктаторы теперь используют правозащитную риторику), а в реальности — безнадежно проиграла (именно потому, что диктаторы теперь используют «правозащитную» риторику).

— Для меня правозащитник — это человек, который выбрал путь изменения мира. Но для этого то, что происходит в этом мире, должно активно не нравиться. Мне, например, не нравится, что происходит сейчас в Сирии, в Стамбуле, в Чечне… Должно быть неравнодушие к тому, что происходит, желание это изменить и вера в то, что это возможно.

— Я этнический скиф. И во время переписи написал — скиф. Я себя так ощущаю. Мне интересна тема, кто мы такие и что такое современный этнос. Насколько это кровь и почва, или это социальный выбор и некий антропологический конструкт…

— Объяснить, почему я занимаюсь правами человека, невозможно. Ничего, кроме огромного количества неприятностей, бед и угроз, я с этого не имею. Очень хорошо определил это состояние один псевдопсихолог во время процесса над Pussy Riot: «расстройство личности в виде активной гражданской позиции». Я ничем другим, кроме такого же «расстройства личности», объяснить свой выбор не могу.

— Я являюсь противником концепции естественных прав. Права человека противоестественны!

— Я наивен и потому не могу молчать о происходящем, хотя и знаю, что нечто действительно конструктивное вряд ли случится. И еще, я настолько наивен, что верю: рано или поздно люди, которым важно соблюдение Прав Человека во всех регионах планеты, — ведь это не «внутреннее», а всеобщее дело, касающееся всего человечества, и льющаяся кровь мусульман, христиан, буддистов, индусов, иудеев, атеистов и всех других — это наша кровь, — смогут объединиться и воплотить идеи международной солидарности в такую систему, которая защищала бы каждого человека на планете от произвола властей и вооруженных формирований. Иначе человечества не станет вовсе.

— Пока собрание остается мирным и не нарушает работу важнейших социальных служб (пожарные, скорая медицинская помощь) — власть обязана делать одну-единственную вещь: не препятствовать ему, не «разгонять» его, не задерживать участников, не избивать их — а тихо стоять в стороне и охранять собравшихся от немирных провокаторов и хулиганов. Да, это сложно (вообще сложно не бить людей, если осуществляешь монополию на насилие, а уж тем более — когда люди выходят и «обижают» власть), — но совершенно необходимо, если общепризнанные международные нормы Прав Человека еще не превратились в пустой звук.

— Постоянное воззвание к традициям и традиционным ценностям — краеугольный камень правого популизма (заметим в скобках, что зачастую эти «традиционные ценности» никогда таковым не являлись, а придумывались прямо по ходу). Правый популизм стремится объявить вечными и незыблемыми «традиции», выгодные ему в данный конкретный момент. Иногда это доходит до абсурда — например, правый популист в Нидерландах объявляет: для нашей культуры было всегда характерно терпимое отношение к ЛГБТ, а «понаехавшие» исламисты не уважают наших геев.

— Чтобы реализовывать гражданскую политику, гражданские группы обязаны выковать свое, совершенно особое метафизическое «оружие» — ненасильственное, эффективное и, по возможности, веселое, иначе они будут проигрывать «обычной» политике везде и всегда.

— 27 февраля 2014 года я по случайности оказался в Крыму. И, собственно, на моих глазах происходило то, что происходило. Я, к сожалению, видел немножко другую вещь — не ту, которую показывали здесь по телевидению. Я видел, как моих знакомых, приятелей тащили в подвалы так называемой организованной самообороны и в каком состоянии они оттуда выходили, — только за то, например, что смели возлагать цветы к памятнику Шевченко... Поэтому когда мне мои же родители рассказывают истории про Крым, мне не смешно, мне очень горько.

— Права человека — это такое дерьмо, которое мешает государству делать то, что оно хочет. Мешает иметь тюрьмы, как в Чечне, строить стены на границе с Мексикой, не пускать в страну мусульман только по тому признаку, что они мусульмане... Но дело не только в государстве. Все сейчас намного сложнее.

— Прогресс — это видеть отдельные лица. Я убежден, что общество развивается там, где защищены единицы. Как говорил Лебон, толпа дворников ведет себя так же, как толпа академиков. Историю творят личности и творческие коллективы, а не толпы и массы. Дома строят организованные команды строителей. Толпа же может только разрушить дом, но не возвести его. Для меня концепция прав человека — в первую очередь, не про права, а именно про человека. Про то, чтобы видеть в каждом, пусть даже неприятном вам, человека, неважно, сидит он на троне или в тюрьме…

— Конструкт прав человека связан не только с геополитикой — он, собственно, вообще не про геополитику, он про наши личные связи. Способны ли мы, например, выстраивать горизонтальную солидарность? Садиться и разговаривать, не ожидая, пока правители это сделают. Не сделают. Нам надо повзрослеть, перестать надеяться на царей и героев. Как там, «...мы никогда еще не жили так плохо, как при Обаме»? Вот прекратить жить «при Обаме», начать жить при себе самих.