На пресс-конференции в Осло лауреат Нобелевской премии мира этого года филиппинская журналистка Мария Ресса высказалась в том духе, что при авторитарных режимах вроде тех, что в России и на Филиппинах, журналистам работать даже сложнее, чем при диктатурах: «Над головой постоянно висит Дамоклов меч». Если при диктатуре «вы ТОЧНО ЗНАЕТЕ, что не так, что опасно, а что нет», то при современных авторитарных режимах, когда формально вроде бы есть законы, защищающие права журналистов, «но вы пользуетесь этим правами и рассказываете самые сложные истории НА СВОЙ СТРАХ И РИСК». От себя добавлю: это «на свой страх и риск» касается не только журналистов, но и широкого круга представителей любой независимой от государства публичной деятельности: от гражданского активизма до благотворительности и искусства.
При авторитарных режимах, особенно при их развитых гибридных модификациях, таких как в России, свободу политического, гражданского и творческого самовыражения сковывают не столько репрессии как таковые (довольно мягкие в сравнении с известными образцами и не массовые, фактически штучные), сколько их неопределенность и усмотрительность в исполнении. Эти неопределенность и усмотрительность российских политических репрессий заставляют граждански активную часть общества жить под лозунгом «Прилететь может каждому и хоть когда». Поэтому самоцензура – царица российской публичной жизни.
Кроме того, сегодня, чтобы парализовать недовольных режимом оппозиционеров и активистов, большинству из них не надо грозить смертью или тюремным заключением, достаточно грозить существенным изменением привычного образа жизни (невозможностью заниматься любимым делом, иметь привычный уровень доходов, социально комфортные жилища и рабочие места). Для этого даже не нужно уголовное репрессивное право – вполне достаточно административного и всяких докучливых шельмующих статусов вроде иностранного агента.
Это своего рода открытие современных гибридных электоральных автократий: чтобы прекратить политическое развитие страны, маргинализовать оппозицию и сделать невозможными какие бы то ни было революции, вовсе не нужны массовые политические убийства и посадки. Вполне достаточно выборочных, нелетальных, преимущественно административных репрессий, применяемых по мере сиюминутной необходимости, без видимых и понятных правил. Усмотрительность и непредсказуемость относительно мягких и штучных политических репрессий обеспечивают полный паралич гражданской активности у подавляющего большинства населения страны. Совсем упертых «профессионалов сопротивления» те же гибридные репрессии почти в полном составе выдавливают за границу. Как крайнюю меру запугивания несогласных правящий режим всегда может использовать эксклюзивные политические убийства с мутной подоплекой и исполнением в расчете на то, что все всё поймут правильно.
В результате, не прибегая к жестоким и массовым политическим репрессиям, Владимир Путин добился того же, что Иосиф Сталин, – полной личной политической безопасности и несменяемости на троне российского самодержца. С той лишь разницей, что Иосифу Сталину для сохранения личной власти не нужны были даже такие формальности как всеобщие выборы, а Владимир Путин является своего рода электоральным монархом (гарантированно переизбираемым президентом, благодаря довыборной зачистке всех мало-мальски перспективных конкурентов). Хтонический страх перед свободной публичной конкуренцией за власть – основная политическая черта таких «монархов».
Только смерть или добровольный уход (или полудобровольный в результате внутреннего олигархического переворота) ограничивают личную власть демиургов таких политических режимов, как сталинский и путинский.
Зато их смерть (или добровольный уход) превращаются в гигантское окно возможностей для всех, кто был недоволен их правлением. Однако вопреки или назло оставшимся в России свободолюбивым людям крайне важно понимать, что пришествие либеральной демократии на смену авторитарным режимам в современном мире уже не предопределено, а лишь возможно. Вариантов «России будущего» много, конкуренция за «правильный общероссийский выбор» будет очень высока.