Никто из участников этого процесса не рассчитывает на сиюминутный положительный результат, у истории дальний стратегический заход.

  1. Поход в суд нужен, чтобы власти выразили свою позицию, а суд сформулировал свое отношение. Это нужно для дальнейших шагов. Начинать приходится с Таганского суда Москвы, ибо именно на его территории находится Роскомнадзор, который разработал и применил технологию замедления трафика.
  2. Суд должен признать пользователя Twitter лицом, чьи права затронуты. Но может и не признать (скорее всего, не признает).
  3. Если суд примет иск к рассмотрению, он обязан выявить баланс интересов свободы слова (получения и распространения информации) с одной стороны и безопасности с нравственностью (обоснованность ограничения) с другой.
  4. Также суд должен оценить, насколько технология законна в том смысле, что предусмотрена законодательством. На данный момент в законодательстве о ней ничего не сказано. Как не сказано, например, про широко применяемую технологию распознавания лиц. В этом отличие, например, от шатдауна, право на который («временно отрубить интернет на определенной территории») законом предусмотрено. Произвольное толкование полномочий по регулированию интернета, когда ведомства вольны придумывать технические решения и явочным порядком их внедрять, не озаботившись нормативным регулированием, неправильная практика. 
  5. Возможно, Таганский суд не примет иск пользователей Twitter, сославшись на то, что их права не затронуты. На такое определение истцы подадут частную жалобу в Мосгорсуд и далее по вертикали судов общей юрисдикции вплоть до Верховного суда. Даже отписка будет выражать позицию судебной системы по предмету спора. Так, в 2018 году суды не приняли жалобы пользователей Telegram на требования ФСБ о предоставлении ключей шифрования, сославшись на то, что их права не затронуты. На тот момент они и не были затронуты, но само требование закона о доступе спецслужб к переписке напрямую касается права на ее неприкосновенность. 
  6. Роскомнадзор уже грозит YouTube и Facebook технологией замедления. Очевидно, пора формулировать не только ее техническое, но и правовое обоснование. Замедление — несмотря на кажущуюся незначительность — серьезное вмешательство в свободу интернета и нарушение принципа сетевого нейтралитета. Оно будет иметь больший разрушительный эффект в случае применения его в отношении сервисов, обрабатывающих большие потоки информации, — видео, аудио и т. п.
  7. В случае с депутатами и политиками (Яшин, Коровин, Доможиров) и журналистами (Фельдман) получение и распространение информации — это не только право (как у любого), но еще и профессиональная обязанность. Депутаты отвечают перед избирателями, информируют их, отслеживают ситуацию в своем округе. Журналисты, особенно фотографы (а именно на загрузку фото и видео прежде всего влияет технология замедления трафика), используют соцсети как инструмент своей работы.
  8. Наконец, правовые стандарты применения технологий, нарушающих принцип сетевого нейтралитета, как и сам принцип, пока никак не закреплены на международном уровне. Впереди планеты идет Индия, где в 2018 году правительство единогласно закрепило принцип свободного, равноскоростного и доступного интернета. В России в 2016 году рабочая группа при ФАС предлагала (https://fas.gov.ru/documents/562718) закрепить сетевой нейтралитет в рамках весьма разумного плана, но их прокатили в правительстве. 

Поэтому судебные процессы о применении различных ограничительных технологий, покушающихся на свободу слова, доступ к информации или частную жизнь, нужны. Они заставляют инициаторов менять законодательство, вводить ограничения и формировать стандарты, учитывающие права и свободы.

Оригинал