Если говорить обо мне языком вражды или прямолинейным бесхитростным языком народа, не сильно-то подбирающим эвфемизмы и синонимы, получится вот что:
Старая жирная либерастка, с отвратительным характером и неприятным лицом.
Но современный мир изобрел толерантные аналоги. И уже если описать меня этим нейтральным и вегетарианским способом, то получается иная я:
Пышная и свободолюбивая леди возраста счастья, принципиальная и экзотичная.
На языке вражды говорила вся наша предыдущая культура. В русской классике, в золотых романах, признанных шедеврами мировой классики, сплошь встречаются жиды и чухонцы, старые 27-летние женщины, калеки, музы, которые прекрасны без извилин. Те, кем мы гордимся, кто вшит нам в культурную программу матрицы, были ксенофобами, эйджистами, сексистами, легко и остроумно стравливая в красивых словах нации, социальные слои, М и Ж, но этого никто не замечал. Потому что писатель отражает эпоху. К диким временам были приставлены дикие летописцы, которые стенографировали все, что видят вокруг.
Теперь человечество учится подбирать слова, чтобы использовать язык как инструмент коммуникации, а не разобщения. И я думаю, не померкнет ли современное искусство без всех этих перченых обзывательств. Ведь мне очень нравятся фильмы, которые высмеивают чрезмерную толерантность. Я люблю циников. И люблю тех, кто называет вещи своими именами. Но вот тут-то и кроется отгадка. Именами, которые нам дают другие или теми, которым мы сами себя называем? На одном из ЛГБТ-семинаров меня научили простой формуле. Когда я растерялась от обилия вариантов сексуальных ориентаций, полов и гендерных идентичностей, я спросила у организатора: а как к ним обращаться. И мне дали очень просто исчерпывающий ответ: «Просто подойди и спроси напрямую: как к вам обращаться?» И теперь у меня нет ступора, я спрашиваю. И уважаю желание человека, для которого самоидентификация – это путь к себе. И человек дошел. И это ценно и вдохновляюще. А те названия, которые дают нам другие – это ярлыки. Стигма. Шаблон. С которым сейчас борются те, кто не согласен. А борются как? Просто переименовываются.
Мне нравится время фильтрования базара. Несмотря на то, что в компании друзей я позволяю себе говорить на старом добром (ни фига не добром, циничном и злом) языке. И это мне тоже нравится. У меня циничный круг друзей. И я люблю в этом близком кругу распуститься, как будто снять лифчик после долгого дня. А на большую публику я стараюсь не транслировать свой поросший нафталином олд-скул. Лицемерная позиция? Да. Но я осознанно переключаю регистры, пока во мне еще работают старые программы. Двойная мораль присутствует у многих. Даже у тех, по кому больно бьет язык вражды. Я слышала, как человек с инвалидностью глумился над толстой девочкой, надувал щеки, изображая, какая она круглая и необъятная. Я бесилась, когда гей, обиженный на мир за гомофобию, сам позволял себе фразы: «Эти нестабильные лесби». В свою очередь, знакомые лесбиянки потешались над 70-летней женщиной, указывая (за глаза, конечно, что лучше бы она носки вязала внукам, а не по европам шарилась). Все обижают всех – и это придает интересность нашим разговорам. И как от этого избавляться?
Как человек, склонный к литературному времяпрепровождению, я переживаю, а что станет с телом текста, когда из него антибиотиком толерантности вытравят все злобные вставочки. Будет ли чтение таким увлекательным, как прежде, если в нем останутся только взаимоуважение, права человека и гендерно-нейтральная лексика.
Переживаю за злобную русскую литературу, короче, я.