Известное изречение Гегеля (мы его знаем по одной из статьей Маркса) о том, что история повторяется дважды — первый раз как трагедия, второй раз как фарс – хочется немного подправить. Она может повториться и как трагифарс. А примером тому истории, случившиеся накануне смертей гениального поэта Бориса Пастернака и весьма посредственного прозаика Всеволода Кочетова.
Наверное, многим памятен печальный инцидент, происшедший после издания заграницей романа «Доктор Живаго». Написанный после войны, он стал как бы символической автобиографией Бориса Леонидовича. Себя он вывел в виде мечущегося интеллигента в годы гражданской войны, врача и поэта, жаждавшего уловить «в далеком отголоске, что случится на моем веку».
Хотя антисоветчины в этом романе было не больше, чем в шолоховском «Тихом Доне», тупая советская цензура напечатать роман на Родине не позволила. И тогда за дело взялся итальянский коммунист, а впоследствии террорист и леворадикал Джанджакомо Фельтринелли. Роман издали в Милане, экранизировали в Голливуде (пять «Оскаров») и присудили поэту Нобелевскую премию.
А в родной стране вместо того, чтобы обрадоваться, что впервые советский писатель удостоился самой почетной в мире награды и немедленно издать роман, Пастернака начинают безжалостно травить. Хрущев, не прочитав «Доктора Живаго», ляпнул: «Даже свинья не гадит там, где ест». На рабочих собраниях вещали: «Роман не читал, но осуждаю». Но более всего старались собратья-литераторы. Они исключили его из Союза писателей СССР и потребовали высылки из страны.
Последствием травли стал рак легких, от которого поэт скончался в 1960 году. Чуть позже Галич споет по этому поводу: «До чего ж мы гордимся, сволочи, Что он умер в своей постели».
Спустя десять лет история повторилась. Но не с каким-нибудь опальным поэтом, а с «литературным генералом», трижды орденоносцем, бывшим членом Центральной ревизионной Комиссии КПСС, главным редактором журнала «Октябрь» Всеволодом Кочетовым. Он в своем журнале опубликовал собственный роман «Чего же ты хочешь» – до того идиотский, что он тут же стал очень популярным. Помню, восторженным восьмиклассником, я сам с удовольствием проглотил его и даже не поперхнулся. Только спустя несколько лет, перечитав, будучи студентом филфака, удивился собственной наивности.
Сюжет романа не лишен оригинальности. В СССР на специальном автофургоне под видом сбора материалов для русского альбома забрасывается группа идеологических диверсантов с целью разложения советского общества. Впрочем, его и разлагать-то особенно не надо. Оно и без них неплохо разлагалось. Не всё, конечно, а только интеллигенция и часть незрелой молодёжи. Одни, как поэт Савва Богородицин (прототип Владимир Солоухин) ударились в русскую старину, другие погрязли в мещанстве, поддались влиянию запада и спились. Но свой хлеб почти вся команда (за исключением все понявшего и осознавшего потомка русских эмигрантов Петра Сабурова, он же Умберто Карадона) отрабатывает честно. Кульминацией романа становится стриптиз американской диверсантки Порции Браун перед молодежью в одной из московских квартир. И её вредительская акция могла бы завершиться успехом, если бы в дело не вмешалась смелая и отчаянная комсомолка Ия, позвавшая на помощь своего друг Феликса, названного так в честь Дзержинского.
Другая сюжетная линия связанна с еще одной замечательной советской девушкой Лерой Васильевой, вышедшей замуж за итальянского коммуниста Бенито (в честь Муссолини) Спада и уехавшая с ним в Турин. Но там она к своему ужасу узнает, что ее муж — ревизионист, троцкист, поклонник Цветаевой и Мандельштама. Сама Лера этих поэтов не читала, отчего и выросла с незамутненной душой, а про Троцкого хорошо знает из работ Ленина. После того, как ее муж не захотел идти на демонстрацию протеста против баз НАТО в Италии, она поняла, что жить с ним никак нельзя и решила развестись, что, по итальянским законам того времени, практически невозможно.
Самого себя Кочетов вывел в виде идейного и очень популярного в рабочей среде писателя Булатова (назван автором не в честь Булата Окуджавы, а по названию особо прочной стали, иначе говоря, он как бы Сталин, но ещё круче). Булатов — один из немногих, кто не поступился принципами, за что его безумно любит Ия. Именно Булатову удается вызволить Леру из итальянского плена.
Развенчанная интеллигенция ответила по-разному. Одни, в частности, атомные академики Арцимович и Сагдеев, написали письмо протеста, назвав роман «мракобесным». А вот литературовед Зиновий Паперный и писатель Сергей Смирнов (автор «Брестской крепости») сочинили пародии «Чего же ты кочет» и «Чего же ты хохочешь». Их не опубликовали, но они быстро разбежались в самиздате. Их, смеясь, учили наизусть и пересказывали друг другу. Паперного за пародию исключили из партии, но роману это не помогло. Партийному начальству роман тоже не понравился. Секретарь ЦК КПСС Пётр Демичев в частной беседе назвал его «антипартийным» и признался, что читает его только в туалете. Осудили роман и европейские коммунисты. Публиковать его в Москве отдельной книгой запретили, но издали не слишком большим тиражом в Минске, что, правда, только прибавило популярности.
В общем, «литературный генерал», до этого метавший громы и молнии в адрес Зощенко, Веры Пановой, режиссёров «оттепельного» кино и многих других, сам стал жертвой травли. Но не громкой, без публичных выступлений и, скорее, напоминавшей фарс. Но обернувшийся трагедией. С Кочетовым случилось то же, что и с Пастернаком. У него обнаружили рак. Он не стал дожидаться естественного конца и в 1973 году на даче в Переделкино, где, кстати, в последние годы жил и творил Пастернак, Кочетов застрелился из охотничьего ружья.
С тех пор минуло три эпохи. Пастернак — признанный классик русской литературы, на мой взгляд, в XX веке поэт № 1. «Доктор Живаго» издан на Родине немалым тиражом и экранизирован Прошкиным с Олегом Меньшиковым в главной роли. В Переделкино действует музей Пастернака.
А имя Кочетова безвозвратно кануло в лету. О нём только иногда вспоминают отъявленные сталинисты. Кроме Кочетова им фактически нечего предложить. По-человечески, его жаль. Он был идеалистом, вот только служил идее сталинского государства, в котором все люди обязаны быть идейными винтиками, ничуть не поступающимися от спущенных сверху принципов.
История безжалостна к тем деятелям, которые зовут в кровавое прошлое, хотя при жизни они могут процветать. Но она благоволит к тем, кто обогнал время, кто современен в любую эпоху, хотя при жизни они бывают гонимы.