В новое время, после краха СССР, в Петербурге (еще Ленинграде) появился необычный арестованный. Даже — арестованные: арестовали колонны Казанского Собора, закрыв проход на колоннаду. В советское время до этого не додумались. То ли в связи с открытием храма в Соборе на всякий случай решили отгородиться от прохожих-атеистов, то ли испугались за сохранность колонн.
Глядя на это, вначале я терял «исторический оптимизм», который тогда был у меня. Я думал, что как по малой капле воды можно постичь океан, так по этому эпизоду можно прозреть будущее России.
Отходя от собора, я забывал арестованную колоннаду.
А колоннада Собора Св. Петра в Риме — не огорожена. Там колонны не надо охранять ни от атеистов, ни от случайных прикосновений. К колоннам можно прислоняться, у их оснований можно сидеть и даже лежать. За века это ничуть не повредило архитектуре. Колонны в Питере куда моложе, неужели они сделаны настолько хуже, что к ним уже нельзя прикасаться — раскрошатся? Или это вековечная привычка имперской чиновной жандармерии: в 90-е ей пришлось потесниться, не трогать людей, и в досаде они стали арестовывать камни. И то сказать, дух свободы жил под колоннадой, там было привольно, там я писал в 80-е:
Кругом Казанского Собора
Теснятся призраки времен
И живописцы с хищным взором
Рисуют тишину колонн
Устав от жизни безобразья
Спешу сюда в уединенье
Здесь пахнет вечностью и грязью
и мнится Невский сновиденьем.
Мы в России привыкли, что огромная сила, могущество — в первую очередь опасны, от них надо прятаться. Это естественная реакция на наше государство-левиафан, которое уж XX веке точно не создавалось «для удобства граждан», а для целей, которые сегодня и объяснить трудно. Потом страна столкнулась с ужасной силой нацизма. Словом, сила и порядок вызывают страх у одинокого русского человека, да и не только русского, потому что мы помним, чем оборачивалась сила, как бесчеловечна она была.
Рим поразил меня сочетанием мощи и свободы, даже приволья. Мощь вечного города хочет радовать и быть удобной, красивой, а не повелевать и не служить туманным целям. Гуляя, чувствуешь — люди жили здесь так, как им было удобно, и берегли то, что им дорого.
Мандельштам написал: «...Не город Рим стоит среди веков, а место человека во вселенной. Им овладеть пытаются цари, Священники оправдывают войны, И без него презрения достойны, Как жалкий сор — дома и алтари». Он подслушал эти слова у камней Рима. Рим, конечно, уйдет из Рима и обустроится в другом месте, если ему не понравится у Тибра, уйдет туда, где «место человека».
В России и рядом такое естественное приволье, как в Риме, я не испытывал в городах, только в деревнях и на природе встречается у нас подобная свобода.