Когда я в очередной раз слышу стенания и возмущения российской политтусовки по поводу беспредела в Гуантанамо, не могу сдержать улыбку. Горькую, впрочем. Я общался на сборке с родственниками бывших узников Гуантанамо. Там намного легче, чем в российских тюрьмах.
Рассуждая совсем уж цинично, могу добавить, что в Гуантанамо если и мучают, то заведомо «чужих», исламских экстремистов. И мучают не просто так, а для получения сведений о террористической угрозе. В российских тюрьмах убивают и калечат своих и без какой-то особой задачи. Просто так, от внутренней злобы, скуки, от испорченности крайней степени. Избыток внутреннего негатива приводит к тому уровню запредельного насилия, который и характеризует русскую тюрьму. Этим наша тюрьма отличается от подобных заведений по всему миру.
Тема насилия в российской тюрьме внезапно активизировалась после случая с Ильдаром Дадиным. На самом деле ничего нового или из разряда вон выходящего не произошло. Эти вещи были, есть и будут. Просто наша интеллигентская тусовка до «болотного дела» и начала массовых посадок времен позднего Путина не сталкивалась с подобным. Эта была такая параллельная реальность. Даже СИЗО для «политических» были особые - «Девятка», «Лефортово», всевозможные спецблоки других изоляторов. Поскольку с погружением в экономический кризис сажать стали в разы больше, мест в этих «санаториях» (по меркам обычных СИЗО) стало не хватать. Теперь чиновники, общественники и бизнесмены идут в «людские» хаты с их грязью, антисанитарией, жарой летом и зимней духотой. И, самое главное, с обычными арестантами по общеуголовным статьям.
Здесь нет спального места для каждого сидельца, здесь нет вентиляции, здесь нет холодильника и телевизора, здесь курят до смога, годами не видели врача, туалет на 30-40 человек. В конце концов слабых здесь бьют, выжимая деньги и ценные вещи. Никакого контроля и надзора, внимания общественности и СМИ, только народная стихия со всеми минусами и плюсами. С безграничной властью тюремной администрации.
Это и прибило Дадина, он оказался не готов к своему новому статусу. Здесь совершенно другой мир, мир жесткой силы и давления коллектива. Что-то вроде военной демократии первобытного типа. При этом СИЗО должно подготовить к переходу на новый уровень трудности. Есть колонии с намного более страшным режимом, чем-то похожим на концлагеря - это знаменитые Карелия, Владимир, Красноярск , Омск, Киров.
Любопытный момент - самыми забитыми, несчастными и плохо приспособленными в русской тюрьме являются русские. Чаще всего именно они «на тряпке», то есть убираются и прислуживают. Я не видел ни одного «смотрящего» или «при общих делах» из русских. Они - самые бедолаги и неудачники, их все шпыняют.
Почему так? Тюрьма усиливает коллективизм, общинность, традиционно слабые в России качества. Здесь царит средневековая община, выстроенная на национальном или религиозном фундаменте. Поэтому все сразу группируются. Армяне, узбеки, таджики, грузины, киргизы. Эти связи служат для взаимной моральной и материальной поддержки, защиты.
В моей камере на Общем корпусе было три ярко выраженных общины: чеченцы (с примкнувшими дагестанцами), таджики и азербайджанцы. Меня, сразу скажу, «пригрели» чеченцы, самые сильные.
Их никто не трогал. Тем более, что эти «общинки» держали четкие связи с аналогичными по всему централу. Русские же слишком индивидуалистичны и современны для этого мира. Они держатся каждый сам за себя, не помогают и не защищают друг друга. Поэтому их бьют.
Чтобы устроиться, есть два пути: 1) надо, чтобы за тебя вписался кто-то из верхушки местной иерархии, обосновав, что ты «достойный», либо 2) надо самому пробить себе статус и права.
Мне в этом плане повезло. Еще до заезда из санаторной больнички на кровожадный Общий корпус я начал активно практиковать как юрист, помогая, в том числе, и местным «шишкам» из числа заключенных. Меня знали, ко мне обращались. Поэтому я получил «блатную» нижнюю шконку и уважение в хате.
Но мой случай, и я прекрасно это осознаю, скорее, исключение. Редкое и очень счастливое. Обычно все намного хуже. На моих глазах именно так получилось у жителя Воронежа, осужденного за пьяное убийство приятеля. Он был слишком негибок и прямолинеен. Несмотря на 2 метра мышц, у него не оказалось необходимых здесь воли и жесткости. В итоге почти полутораметровый таджик Шухрат, не стесняясь, шпынял Макса почем зря. Я уже молчу об остальных. Выхода у Макса, по сути, не было. Выйти из хаты - значит стать «ломовым», ухудшив свой и так низкий статус. Подать заявление об истязаниях - значит «затерпилиться» - вообще с прямой угрозой для жизни. Вот и продолжал Макс «падать и падать» со своей верхней шконки.
Тюрьма в России не прощает человечности, мягкости, она из любого среднестатистического сидельца может сделать зэка одного из двух образцов: забитая «тварь дрожащая» или «адский зверь». Третьего не дано.
Теперь я уверен, что Сталина или Троцкого сформировала как совершенно искалеченных с психологической точки зрения людей русская тюрьма. Другому она не обучена.