За годы путинского отупления моей страны на моих глазах успело вырасти, сформироваться и деградировать целое поколение журналистов. Многих из них я воспитала своими руками, за многими следила с их первых шагов в нашей профессии. Это были принципиальные, честные, объективные профессионалы, я ими гордилась, рекомендовала на разные конкурсы и в международные поездки. Мне было не стыдно. Какое-то время. Потом стало стыдно. И им тоже. Каждый раз, когда мы встречались с журналистской молодежью на оппозиционных митингах, и мы были по разные стороны правды, они немного стеснялись смотреть мне в глаза, как бы говоря: "Мама, я тут немного обосрался". Если из едросовских изданий, которые заказали им статью, поступала разнарядка снять "этих фриков" посмешнее и сделать из них дураков, мои ученики старались меня не снимать и не выставлять дурой. Свою грязную высокооплачиваемую работу они все равно делали, просто доставалось другим.
Как же я ненавижу эту гнилую систему, развратившую целую генерацию журналистов, превратившую их из цепных псов демократии в подзаборных шавок-подпевал власти.
Я почему так завелась? Сегодня была на митинге в поддержку арестованного Юрия Дмитриева, историка и открывателя Сандармоха, которому шьют детскую порнографию, бесстыдно оклеветав легендарного человека. Мой коллега Гоша Чентемиров из "Республики" спросил, указывая на портрет Дмитриева в моих руках, а разве журналист имеет право участвовать в политических акциях. Я честно ответила: по кодексу журналистской этики журналист всегда должен быть нейтрален и не принимать никакой стороны, чтобы сохранять объективность. Но на сегодняшний день я не работаю ни в одном СМИ и больше себя ощущаю общественником, чем журналистом. И мне важнее было показать, что я не боюсь. Что я не буду молчать и буду отстаивать права человека, злостно нарушаемые у нас в стране повсеместно. Как бы пафосно это ни звучало, а правозащитник во мне сегодня кричит громче, чем журналист.
Гоша послушал мой комментарий и, потупив глаза, сказал: "Не знаю, Наташ, пропустят ли такой комментарий".
Гоша хоть извиняется. Понимает, на какую систему работает. Двое детей, семья, квартира. Все понятно. На то и рассчитана покупная система журналистских душ. И Гоша, любящий Бродского и всю классику, никогда не сделает мне подлости, не напишет, что я фрик, променявший редакторскую должность на оппозиционные баррикады.
А вот политические проститутки, бывшие когда-то отличными репортерами и даже местными классиками, те запросто напишут гадость, посмакуют и глаза не отведут. Те привыкли так креативно отрабатывать свою соточку шекелей, что и портрет мой выложат и коллажик сделают и еще напишут про боевиков Ермолиной, которых она водит с собой на митинги.
Гадское время. Гадские деньги. Гадские правила игры. Хочу верить, что когда-нибудь все изменится, и мои пожилые коллеги, самозабвенно обслуживающие власть орально, анально и инфернально, хотя бы в мемуарах напишут - был шлюхой, всем давал. Надавал деткам на заграницу, внукам на двушечку. Дождусь ли?