Читаю много текстов и понимаю, что в говорении мы пытаемся попасть в язык на котором нас слушают. Тексты так же. Мы пишем и как-будто нащупываем чужое поле языка. Крадемся по полю текста. 

Мы произносим слова в том контексте, в котором их произносили другие, которые, мы предполагаем, будут читать. Но это только наш предполагаемый контекст и не более. Мы строим ряды слово в том, что мы предположили, как поле. И тут еще все более хуже, потому что мы не слова как смыслы нащупываем, хотя не без этого, а нащупываем слова как переживания. Мы как бы делимся канатциями. 

Я тут прочел тексты о "патриотизме" и "пятой колонне" и понял, что мы даже расположение слов не наделяем смыслами, мы как дикари пляшем вокруг канатаций, уверенные, что это должно сместиться в какую-либо сторону. Ну вот должно, хоть на йоту но должно. А все эти логические связки нам нужны не для связки, а для усиления нашего камлания. Что бы тот, кто с другой стороны, кто будет читать или слушать, почувствовал силу исходящую от логической сопряженности. 

Если бы можно было выдернуть эти слова из всего контекста и заменить на любую другую оппозицию: красивый - уродливый, добрый - зло и т.п., ничего бы не сменилось. Ровным счетом ничего. Мы жадно доказываем контекст вне смысловых опор, и возвращаемся к нему еще и еще, столетие за столетием, текст за текстом. На каком языке это будет звучать не имеет значение. 

Главное нагреть вовремя канатацию того или иного слова, можно даже нагревать не что-то новое, можно вообще выдернуть слов из пустоты и кинуться нагревать. А потом сплести это в текст и дальше мы как будто возвращаемся в русло огромной смысловой реки, где этот же спор касался других вещей, но смыслы выглядывал один и тот же. 

Только не позволяйте себе словам подчинить себя. Подчиниться можно только языку целиком. Да и думать все равно мы можем только языком, а наши мысли это всего навсего инструмент. Это, вроде как позиция Хайдегера, которую полностью разделяет Бибихин в своей книге "Язык философии".

Оригинал