Смута, братцы, на дворе. Лженикита в Сером доме.

В старинном анекдоте выступает в суде свидетель по делу об изнасиловании. «Зашёл, – говорит, – я в подъезд. Посмотрел – бомбятся…». «Не бомбятся, – перебивает его судья, – а сношаются. Вы поняли?». «Понял, – отвечает свидетель. – Зашёл я в подъезд. Посмотрел – бомбятся…». «Не бомбятся, – снова перебивает его судья, – а сношаются. Вы поняли?».

«Понял, – снова отвечает свидетель. – Зашёл я в подъезд. Посмотрел – сношаются… Пригляделся – бомбятся!!!».

На юге – крымские татары, на западе – поляки с литовцами, на севере – шведы, ещё недавно союзники, а на престоле Тушинский вор: воистину, некогда было скучать на Руси в XVII веке. Пока запомнишь, кто кому присягнул и от кого отложился, все дважды переприсягнут и переотложатся. Вроде бы и мир – да битвы вспыхивают по периметру, как  блуждающие огни по валлийскому кладбищу. Вроде бы и война – да погрязла Москва в лени, пирах и разврате. Хорошо, сыскались – хотя и не сразу, конечно, – земский староста Минин с князем Пожарским, взяли ополчением Китай-город, возвели, сместив неразумных бояр, на престол Михаила Фёдоровича, дабы каждое 4 ноября мы праздновали теперь День освобождения от польско-литовских интервентов.

Смута, братцы, на дворе. Чума, война, голод и смерть. Вроде бы и не выбираем никого в ближайшую зиму, а уже переполох, драка, первая кровь и потоки грязи. До губернаторских год выборов, а уже хоть святых выноси, в смысле – бюллетени печатай: так много названо фамилий, подставлено подножек, заклеймено супостатов и вскрыто закулисных заговоров. До выборов мэра все три, а гною вокруг – как если б быть им прежде губернаторских, и не просто прежде, а прямо щас. Не вспомнишь даже, когда ещё столько зла извергалось единовременно на наш город, когда ещё столько ненависти.   

Неудивительно, что пошёл по народу слух, дескать, бежал Никита, сами видели, в женском платье по федералке в сторону Афанасьева, и куклу зампреды вместо него в панике посадили – не то из секс-шопа, не то из палаты общественной. В общем, Лженикита теперь в Сером доме. И за сто вёрст никаких князей и тем более земских старост.

«Зашёл, – говорит свидетель, – я в Серый дом. Посмотрел – едрит твой чиж…». «Не едрит твой чиж, – перебивает его судья, – а Никита Юрьевич Белых. Вы поняли?». «Понял, – отвечает свидетель. – Зашёл я в Серый дом. Посмотрел – едрит твой чиж…». «Не едрит твой чиж, – снова перебивает его судья, – а Никита Юрьевич Белых. Вы поняли?». «Понял, – снова отвечает свидетель я. – Зашёл я в Серый дом. Посмотрел – Никита Юрьевич Белых… Присмотрелся – едрит твой чиж!!!».

Смута, братцы, на дворе.