И утонченные, как соловьи,
гордые, как гренадеры,
что же надежные руки свои
прячут твои кавалеры?
Булат Окуджава
В печальной российской истории не так много поводов для гордости. То мы поляков откуда-то прогоним (потом правда выясняется, что вовсе и не тогда прогнали), то половину своей армии оставим замерзать за три девять земель (где-нибудь в Альпах), то на злого чечена ополчимся, что «ползя на берег, точит свой кинжал» (не задумываясь, правда, почему этот берег оказался так далек от славянских полей и лугов и так близок к чеченским горам).
Но есть в беспросветно-позорной кимберлитовой трубке русской истории два алмазных взблеска – Август 1991-го и Октябрь 1993-го, оправдывающих нас перед Всевышним за наше тысячелетнее тягучее безвременье. И именно эти события активнее всего фальсификаторами истории аннигилируются из памяти россиян.
Один из жерновов, висящих на шее нашей новейшей истории, - черный миф о «кровавом октябре» 1993-го.
В преддверии 20-летия событий 3-4 октября разговаривал с литераторами, подписавшими легендарное «письмо 42-х» - обращение к Президенту России российской интеллигенции, призвавшее его к решительным действиям. Задал прямой вопрос Мариэтте Чудаковой – хрупкой и героической женщине (это о ней в свое время сказала Лия Ахеджакова – «Где Мариэтта Омаровна, там наши духовные ценности. Проголосовать за нее - все равно что проголосовать за самого Булгакова»):
- Не жалеете о том Письме? Ведь столько помоев вылилось за 20 лет…
- Ни секунды не жалела и не жалею. И сейчас бы подписала то письмо, не задумываясь. Ельцин не тыкал советскую власть копьем, а сразу перебил ей хребет - чтобы не встала вновь на дыбы, не оскалила пасть, стольких перемоловшую…
Эта «единственная гражданская» была выиграна не только и не столько рефлексирующим и мятущимся Ельциным, сколько российской интеллигенцией, наверное, единственный раз в нашей истории обретшей решимость воителя. Да, единственный раз в российской истории, когда деликатнейший Дмитрий Лихачев, нежнейшая Белла Ахмадулина, интеллигентнейший Булат Окуджава, мягчайший Сергей Аверинцев могли позволить себе сказать «НАШ спецназ» и «НАШИ танки» (афганцы сочинили тогда песенку «Ах, наши танки на Полянке, и дохнут красные поганки...», и ее подхватила интеллигенция). Ребята из спецназа и впрямь, слегка поколебавшись, выполнили свой долг на высшем профессиональном уровне, защитили народ от толпы пьяных бандитов, не дали возможность сделать из вздохнувшей полной грудью страны новый огромный концентрационный лагерь. Но этого могло и не быть, если бы не моральная санкция тех, кого нация считала своей воплощенной совестью.
Один из самых подлых фрагментов мифа – миф о «расстреле парламента». Во-первых, никакого парламента тогда в России в помине не было - был Верховный Совет с огромной пирамидой подчиненных ему советов по всей стране. Во-вторых, «расстреливают» безоружных – здесь же были сотни вооруженных до зубов баркашовцев-макашовцев, сорвавших с Белого дома и растоптавших государственный триколор и завернувшихся в свое самозваное «красное знамя». Стреляли не снарядами, а болванками, больше для психологической острастки, в результате чего было много копоти и карнавальных эффектов. Никто из заговорщиков не пострадал и не мог пострадать. "Альфа" всех собрала в авоську, и они вышли охотно с поднятыми лапками, потому что своими жизнями, в отличие от жизней других людей, обреченных ими на смерть в мясорубной неразберихе, очень и очень дорожили.
Это было, конечно, никакое не противостояние «двух ветвей власти». Это была трагическая битва двух «Россий», двух народов, двух материй. Разность этих двух миров (а, вернее, мира и антимира) лучше всего ухватила тогда ироничная Лера Новодворская: «У нас — шампанское, у них — дешевая водка; у нас — шелковые стяги, у них — примитивный кумач; у нас — стихи Бродского, Окуджавы, Волошина, у них — советские песни и партийные гимны времен Эжена Потье. Наша буржуазная революция была великодушна, хорошо одета, благоухала дорогим одеколоном. Нас вел вдохновенный смычок Ростроповича; они внимали примитивным и однозначным сигналам поднятой в фашистском приветствии длани Баркашова».
Исторической перспективы бунт маргиналитета, конечно же, не имел. Но было ли все так благодушно в ТЕ дни? Отнюдь – исход событий не был провиденциален. Тех, кто пришел в 17.30 на Красную площадь по призыву отца Глеба Якунина и после 21.00 к Моссовету по призыву Егора Гайдара, позвали умирать – благо демократы, среди которых было больше половины женщин и сильно пожилых людей (подобно Гамлету-Смоктуновскому), согласились, что лучше умереть сегодня. А «умереть сегодня» было ох как возможно! Антагонистов демократов блестяще описал Юрий Нагибин: «Народ, ведомый косомордым трибуном Анпиловым – это не народ, конечно, а чернь, довольно многочисленная, смердящая пьянь, отключенная от сети мирового сознания, готовая на любое зло. Люмпены – да, быдло – да, бомжи – да, охлос - да, тина, поднявшаяся со дна взбаламученного российского пруда. Городские отбросы, которые по свистку появляются и по свистку разбегаются по смрадным укрытиям. Корявые руки жадно потянулись за оружием, в затуманенных мозгах нет сдерживающих центров, а в косматых сердцах – жалости» («Тьма в конце тоннеля»). Это та социальная база, на которую опирались застрельщики коммуно-фашистского мятежа. Кто-то на секундочку верит, что эти ребята, превратившие Останкинскую площадь в гигантский сортир, штурмовавшие телевидение и мэрию, державшие над головой символы – серп, молот и свастика, портреты Ленина, Сталина и Гитлера, шутили? Если забыли - Руцкой и Бабурин составили документ о смертной казни для тех, кто поддержит Ельцина, в то время как добрейший Ельцин ни полусловом не угрожал тем, кто поддержит Руцкого. Настал звездный час интеллигенции, когда (кто б из декабристов мог поверить!) та стала решимее самой государственной власти и просто заставила последнюю защитить и самое себя, и страну, и свободу. Еще раз апеллирую к воспоминаниям Валерии Новодворской – участницы событий, во время личных сентябрьских встреч с Ельциным активно убеждавшей (наряду с Мариэттой Чудаковой) Президента применить к скапливавшимся в Белом доме и все более наглевшим баркашовцам, приднестровцам и другим вооруженным экстремистам силу (не насилие!) как не противоречащую демократии меру:
«Ельцин должен был обречь на смерть или нас, или их. Мы убили, чтобы жить. На войне нет другого выхода. Кто-то должен был умереть наутро. Те, кто у Белого дома, или те, кто у Моссовета. Ни один солдат не осудит нас. Теперь я знаю, как могут убивать гуманисты, демократы, христиане. В решительный час приходит благодетельный шок, и ты решаешь оруэлловскую дилемму с крысами в свою пользу: должен умереть другой. Не твои друзья, а твои враги. Не ты, а они. Те, кого ты ненавидишь. Это был наш реванш за Перекоп, и за Соловки, и за ВЧК, и за НКВД, и за ГУЛАГ. 150 человек за 60 миллионов убитых и замученных. Это немного. Ужас приходит потом, и ты сознаешь, что нарушил заповедь «Не убий». Но для страданий впереди будет вся жизнь. И если ты честный человек, ты не станешь раскаиваться. Потому что это надо было сделать. И в следующий раз мы сделаем то же, потому что шок отключает боль. Боль приходит потом».
Слова по-военному страшные – но не менее страшны были слова русского интеллигента Ильи Эренбурга в Великую Отечественную. А разгоравшаяся на глазах война гражданская обещала быть далеко не игрой в городки, и только благоразумие и милосердие Ельцина не позволило ему пойти на поводу у требовавших «стадиона». И кто знает, в какой стране бы мы жили сейчас, если бы не священная решимость либеральной интеллигенции, сделавшей свое экзистенциальное кредо демократическим выбором Президента Ельцина?
Мы – поколение тридцатилетних – политические внуки Бориса Николаевича. Сейчас мы переживаем не самые лучшие времена Термидора - движение маятника истории неумолимо. Россия не исключение. В стране идет отлив, и нет сил, способных остановить силы лунного притяжения. Но время Термидора неизбежно закончится. И именно от нас будет зависеть вторая половина траектории сорокалетнего Исхода Новой России из утробы тысячелетнего православно-имперско-коммунистического государства. Нам будет куда труднее, чем нашим прародителям в пустыне – тех вел мудрый Моисей, а у нас уже нет Ельцина, ни Гайдара. Потому мы должны стать культуртрегерами, прогрессорами, миссионерами, на каждом шагу разъясняющими смысл нашей истории – всем и вся, и прежде всего своим детям, родившимся в «тучные нулевые» (их-то, прихотливых, труднее всего уберечь от ядовитых перепелов). И в одно святое лето «придет настоящий день», и мы увидим, как закон о фальсификации российской истории с троекратной силой обрушится уже не на головы тех, кто сравнивает СМЕРШ и СС – он потопит хулящих наш Август и ненавидящих наш Октябрь. "Взявши меч от меча и погибоша" – умри, лучше не скажешь.