В конце восьмидесятых заглянул к нам в литклуб «Верлибр» вятский прозаик Пётр Злыгостев – просто так: поболтать о литературном процессе, наше послушать да своё почитать. И был, помню, в одном из его рассказов забавный такой – и довольно-таки актуальный, по тем временам, – поворот сюжета: главный герой обронил свой партийный билет в очко деревенской уборной. Для тех, кто при Советах жил, объяснять ничего не нужно – светил пареньку кирдык. Так что документ ему пришлось, стойко преодолевая сопутствующие тяготы и лишения, из ямы выгребной изымать. Кончилось всё, правда, хорошо: высушил он свою ксиву, вычистил да выгладил, и стала она у него не хуже новенькой. Вот только потом всякий раз, доставая из широких штанин, не мог он отделаться от ощущения, что попахивает от его партбилета дерьмецом. Причём ощущение это не пропало, даже когда – после очередной партийной чистки – ему торжественно вручили новый.
Каким-то таким же – новым и неприятным – ароматцем стал по завершении процесса над Навальным для меня попахивать и любимый мой город Киров. И ведь понимаю же, что не может такого быть, что всё это кажимость, наваждение, морок. И знаю ведь, что разъехались все давно и за каждым трижды, четырежды уже стирано и мыто. И вижу ведь, что не изменилось, вроде как, ничего и что те же люди через те же улицы идут всё по тем же делам всё в те же, вроде как, здания и что никто из них как не знал про Навального – так и не захотел, пропустив постороннее мимо, чёрным ходом, по объездной. Но всякий раз, выходя ранним утром из дома, не могу: морщусь от поганого душка. Что-то в моём городе изменилось. Что-то в нём поселилось. И таким, как прежде, он, похоже, не станет для меня уже никогда.
И те – те, которые не знали и не знают: они тоже чувствуют этот запах. Может быть, не понимая, что именно случилось, а, может быть, и искренне, по-детски наивно, веря, что всё ещё можно исправить. Рискнёт ли кто-нибудь рассказать им всё, как оно есть? Что время невинности истекло, стена пала, и оголодавшая нежить, свершив ритуальное жертвоприношение в зале Ленинского районного суда, уже выходит на ближние подступы, шарит по окраинам, входит в наши дома и срёт нам в души? И что очень скоро мы, которые ещё вчера так гордились своим свободолюбием и своим свободомыслием, тоже станем частью этой оголодавшей стаи, сами того не заметив, как. И всегда: сколько бы ни настало зим и ни прошло дождей, – всегда, выходя ранним утром из дома, будем вдыхать этот тлетворный смрад. В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии – пока смерть не разлучит нас.