В современной России идет явное изменение отношения государственной власти к гомосексуальности. В период перестройки конца 1980-х гг. и особенно в период неолиберальной революции 1990-х гг. Российское государство на формальном уровне ориентировалось на практику западноевропейских стран, в основе которой лежит отказ от определения этой формы сексуальности и как преступления, и как болезни, и как нравственной девиации. Иначе говоря, это курс на нормализацию гомосексуальности, хотя этот курс встречал серьезное сопротивление в самой государственной власти(например, позиция мэра Москвы Ю.Лужкова).


Во втором десятилетии XXI в. наметился поворот назад. Это еще не советская практика криминализации гомосексуальности, но косвенное ее признание в качестве отклонения от норм – нравственных, религиозных и физиологических. Поворот начался с инициатив региональных законодательных органов, среди которых пионером выступило Законодательное собрание Санкт-Петербурга, принявшее закон о запрете пропаганды гомосексуализма среди детей. Эта инициатива нашла поддержку и в ряде других региональных органов законодательной власти, а в начале 2013 г. ее подхватила и Государственная Дума Российской Федерации.


Этот поворот в частном вопросе является одним из многих шагов, уже сделанных к этому моменту государственной властью РФ и представляющих собой часть общего консервативного поворота в российской политике. 


Сергей Марков, проректор университета им. Плеханова, часто выступающий в качестве компетентного толкователя реальных мотивов российских властей так объяснил смысл этого поворота в отношении гомосексуальности:


- <…> Мне кажется, связано с тем, что Россия самоопределяется. Раньше в России были коммунистические времена. У нас одно было самоопределение страны. И в той коммунистической России гомосексуализм считался преступлением, за это сажали в тюрьму, в том числе мы помним великих режиссеров некоторых Параджанов, они прошли через трагедию в этой связи. Потом мы сказали, ну у нас нет особой идентичности, мы должны сделать примерно так, как сделано в ЕС, на Западе. Должны двигаться туда. И гомосексуализм соответственно оценивался примерно так же как в ЕС. <…> Вот есть норма одна, мужчина-женщина, есть норма другая. Люди одних полов занимаются сексом друг с другом. Просто разные нормы. <…> А сейчас Россия понимает, что она немного другая. И мы находим свой выход. <…> Мы говорим, что нет, это не преступление, люди не виноваты в этом, какие-то у них наклонности сформировались, но мы тоже говорим, что это и не норма. Это все-таки девиантное поведение, это отклонение. Так говорят социологии, большинство людей так полагают, что мы не хотим этого для своих детей. И мы полагаем, что это может быть развито. Что это не дано от Бога раз и навсегда. Что это может развиться или не развиться. И соответственно пропаганда такого поведения как другой нормы, а иногда даже и навязывание пропаганды как нечто такое, что лучше, круче и так далее, современнее и моднее, она может развить для наших детей такое, и поэтому мы не хотим, чтобы это развивалось. Мне кажется самое главное. <…>


Мы определяем себя, мне кажется, как консервативная часть Европы. И например, в какой-то мере мне кажется это связано с делом «Pussy Riot». Как ни странно. Поясню. Просто сейчас иногда говорят, что у нас с ЕС есть некий разрыв ценностей. Это правда. Мы сейчас формируем, в чем же он есть, а в чем нет. Например, ЕС идет по пути, что религия является сферой только частной жизни. И вот в обществе не должно быть, тем более в государстве, системе образования не должно быть религии. А Россия кажется немножко по-другому определяет. Что все-таки в обществе есть место для религии и государство должно…
<…> Россия движется к какой-то модели конкордата. То есть некого договора между определенной религией и государством. Может быть, так случится, может, нет.


В этом повороте по совершенно частному вопросу проявляются и другие системные признаки общего консервативного поворота. Самоопределение России как страны неевропейской осуществляется по разумению ее правящей элиты без всяких попыток общественной экспертизы принимаемых законов. Это характерная черта византийской традиции, подхваченной много веков назад русскими княжествами, а затем и Московским царством. Суть этой традиции в том, что общество молчит, а от его имени говорит государство. Хотим ли мы жить в Европе или Московии? Это не нашего ума дела, т.к. бояре и государь думают за нас (отсюда и название законодательного органа, взятое из той эпохи: Дума). Думают те, кому положено.


Другой характерный элемент консервативного поворота - превращение православия, а в некоторых регионах и ислама, в основу государственной идеологии (это пока еще не явно выражено, но тренд в этом направлении). Гомофобия – один из заметных элементов православия и ислама. Естественным следствием этого идеологического сдвига (или его причиной) является нарастающее влияние церкви на процесс принятия государственных решений, иначе говоря, клерикализация власти.


Таким образом, Россия как страна встает на путь отхода от Европы, на путь, которым шла допетровская Русь. Я не сужу, хорошо это или плохо. Ответ лежит в сфере ценностей, о которых не спорят. Кому-то быть холопом хорошего боярина или царя – мечта, кому-то - унижение. Я лишь констатирую цивилизационный сдвиг, проявляющийся в частном законе о пропаганде гомосексуализма в одной из многих групп российского общества.

Оригинал