Второй день сидим на баркэмпе Московской Хельсинкской группы. Вчера обсуждали полицию и солидарность с жертвами нарушений прав человека в других странах и регионах: Беларусь, Киргизия, Туркмения, Кавказ.

Вечером я, Павел, Леонид идем домой к Людмиле Михайловне Алексеевой, чтобы рассказать о 7Х7. Мимо памятника Окуджаве, где небольшая группа с белыми лентами и несколькими ОМОНовцами.

Зашли. Мы Людмиле Михайловне показываем, что такое 7Х7 и как он будет развиваться, и что нам нужен Наблюдательный совет. Говорим, что не хотим политиков в совет, и что совет нам нужен, чтобы мы не зарвались, и чтобы люди в совет вошли, мнение которых было бы значимо для всех редакций 7Х7. На сегодня это уже 4 редакции, а ожидается еще три в ближайшее время. Алексеева рекомендует брать в совет не правозащитников, но и людей искусства, людей от влиятельных свободных СМИ. Долго обсуждаем. Она рассказывает некоторые истории из своей жизни.

Я вдруг понимаю, что наша встреча больше похожа не на приглашение ее в Наблюдательный совет, а на благословение 7Х7 с ее стороны, со стороны человека, который прожил долгую и трудную жизнь и постарался быть несгибаемым и независимым в мнениях и поступках.

Дарим ей бумажную версию 7Х7. Фотографируемся.


Выходим окрыленные. Такой человек, такой человек. Группа с белыми лентами не стала больше. ОМОНовцев тоже не стало больше.


Арбат гуляет. Уличные музыканты, уличные поэты, уличные художники. Павел куда-то торопится на встречу. Мы остаемся вдвоем. Мимо плывет шумный Арбат.
 
- Нам надо создать что-то очень серьезное, но чтобы оно не завалилось в коммерцию и не завалилось в политику, - вдруг говорит Зильберг.
 
- Это ты очень правильно сказал, но при этом то, что мы построим, должно быть устойчивым, а это значит, связанным с коммерцией и влиятельным, а значит, это связано хотя бы с гражданской, но политикой.
 
- Да, парадокс получается.

Я замолкаю. Пьяный танцует под уличный оркестр. Мысли лезут в голову: "Очень многое придется сделать и придется идти на множество компромиссов, может быть, даже не самых хороших, придется идти на множество жертв, может быть, самых неприятных, но чтобы построить что-то сильное и способное решать проблемы простых людей, желающих быть защищенными в России, надо попытаться остаться до конца честным в поступках и мыслях". Мысли путаются, громоздятся, из мыслей лезет пафос и горечь. Возникает грусть по поводу того, что уже сделано и то, что еще придется делать.

В метро расстаемся с Леонидом. Еду в полупустом метро. Нет толкотни и суеты. Остаюсь один на один со своими мыслями.