«Странно мне, что Вы идеалист –
                                              Идеалы-то не удались.
                                              Вот вы без зонта, а скоро ливень.
                                              Был Рудольф прекрасен, но наивен».
                                                                          (из разговора)   
                        
                                                                                                                                                                                                              


Заброшен он был в ледяную юдоль
Капризом жестокого русского бога.
От русских – священная в сердце тревога.
От немцев – речистое имя: Рудольф.

В лачугу управы ни свет ни заря
Стекался народ, не встречая отказа.
В нем что-то сидело от доктора Гааза,
Но больше – от русского богатыря.

Входил он Столыпиным смело в партер
Не веря молве и людской пропаганде,
Он ныне наследует будущность Ганди.
А был бы когда-то, быть может, Вольтер.

Страна возвратилась к былым рубежам,
Внимая живущим по правде постфактум,
К подъездным расстрелам, внезапным инфарктам,
И за спиной занесенным ножам.

Склоняться к великим при скорбных свечах
Народ попривык  в государственных случках.
Так с дудочкой пал обезвластвленный Дубчек,
Так пал оклеветанный властью Собчак.

Не видно в воде мельтешащей плотвы.
На рыб исполинских открыта путина -
Вздымается море: увы мне, увы…
И тихо вползает в брега Сыктывдина.

Расходятся в страхе слепые мальки
Они не нужны господам гарпунерам,
Охотникам, киллерам и гастролерам.
Им нужен гигантский белеющий кит.

Уже передернут гарпунный затвор,
Сверкают в лучах наведенные цейсы.
Вчера целовавший командует: «Целься!»
И сладострастно вершит приговор.

Он был сизарем меж агатовых стай,
Как Тихон, Филипп и Корнилий отчаянный.
Как будто не знал, что святое печалованье
В России срывает кромешнейший грай…

                        <…>

С корзинкой грибов, в котелке набекрень
Вдали от интриг и бесплодной рутины
Бредет по лесам и полям Сыктывдина
Облитая грязью Рудольфова тень.

Но стихнет когда-то речей маета,
И снова в ремонт угодит гильотина,
И  в скорбях  померкший глава Сыктывдина
Дождется, дождется святого суда!

Ну а пока он тепло наших плеч
Сердцем пусть чувствует недоубитым.
Чтобы никто не остался забытым,
Надо живых научиться беречь.