Все, что было, повторится ныне
И опять затуманится ширь,
И останутся двое в пустыне –
В небе – Бог, на земле – богатырь.
Эх, не выпить до дна нашей воли,
Не связать нас в единую цепь.
Широко наше Дикое Поле,
Глубока наша скифская степь.
Максимилиан Волошин
Потрясающая дискуссия разразилась на днях на сайте. Некая сударыня, на голубом глазу повествующая о том, сколько самогона выпили и сколько баянов порвали гости на проводах сына в Красную Армию, сыплет рекомендациями: «нужно с детства развивать патриотический дух», «нам нужна сильная Армия», «именно в школах должна проводиться первоначальная воинская подготовка», «солдаты должны быть готовы вступить морально в бой..» Ей оппонирует некий сударь, причитающий, что олигархи его обчистили до нитки, а раз так, то и детей в детсад он не отдаст. Мол, вырву-ка я себе глаз, пусть у моей тещи зять еще и кривой будет (мало того, что дурной).
Печально я гляжу на наше населенье… Невольно думаешь: неужели мы, русские, ни на что более не способны – лишь на вот это обрыдлое «должно», «нужно» и «караул»? Неужели этот нужник, этот триумф безволия и есть «наше все»? Наверное, прав академик Ракитов: пока русский человек не поймет, почему чистый унитаз лучше соборности, ему защищать будет нечего. Пока он будет оставаться люмпеном, у него не будет Родины. Да, признаемся себе честно: нынешние граждане РФ – в массе своей люмпены, поэтому спокойно переносят несвободу, а некоторые продвинутые экземпляры уезжают в другие страны в поисках родины, в те же США, и США становятся для них родиной. Не будем осуждать их за это – не всем стучит в лоб судьба огнезрачного Аввакума.
Во времена Пушкина Россию объехал маркиз де Кюстин и по возвращении выпустил книгу мемуаров. Среди массы нелепостей там есть замечательные, просто-таки золотые строки: «У всех русских в глазах читается хитрость, тоска и желание уехать за границу… Россия никогда не была хорошей матерью». Действительно, хорошей матерью для настоящих русских всегда была только Святая Русь – эта платоновская Идея, эта есенинская Инония, этот августиновский Град Грядущий, более всего походивший на горьковского мальчика, который то ли был, то ли пригрезился. Впрочем, само это имя было споро присвоено русско-манихейским антимиром теней – поэтому сегодня, когда вы слышите это абсурдное словосочетание, зажимайте уши: если вам говорят о том, что историческая Русь была святой – знайте: перед вами банальные мазурики.
Экзистенциальная тоска по родине среднестатистического россиянина порождает у него кризис расщепленного сознания: со всех сторон он слышит рассуждения о патриотизме, о соборности, о великом целом, причастность к которому ему назойливо пытаются навязать. Но с другой стороны, он столбенеет от престрашной догадки – а вдруг никакой «родины-матери» у него нет, а есть лишь родина-мачеха – блудливая и чахоточная баба с оскалом Салтычихи, которая прикидывается родительницей всякий раз, когда подступает бешенство матки или очередной похмельный синдром? И не она же ли требует от него с предгрозовой хрипотцой исполнения то сыновнего, то супружеского долга – не имея морального права ни на то, ни на другое? Не хочу, понимаешь, быть предбанником мирового сообщества, а хочу быть державою великой!.. От этой жуткой мысли воистину хочется бежать как от атомной войны, как от холеры, вселиться в свинью нимфы Калипсо или восьмипудового православного дьячка и поверить во все, во что он, счастливый, верует. Но вместо этого бегства «народ-богоносец» как пес, возвращающийся на свою блевотину, из века в век вступает в инцестуарное сношение с залатанной-заштопанной куклой, резиновой жабой, которую он по ошибке принимает за родину. Она вздувается от его священного семени до размера дирижабля и в положенный срок разрешается от бремени очередным фюрером-Франкенштейном, который затем режет этот народ, подобно тесту, на части, и спекает заново – с тем, чтобы он, когда спечется, признал хозяина своим и дальше служил верой-правдой. Это многовековое топтанье-круженье-шараханье и власти, и охлоса – наиболее устойчивый и репрезентативный маркёр того эмбрионального состояния нашего национального духа, которое многажды было описано сонмом русских мыслителей – от Чаадаева и Печерина до Шпета и Мамардашвили. Это то, чего не знали наши славные предки, былинные молодцы, встававшие из земли для защиты чести и свободы страны и перманентно удушаемые державной порфирой государства за отказ от интима.
Однако история инцестов в наших палестинах начиналась по-другому. После истребления последней цитадели свободы в 16 веке Русь оплодотворил вовсе не сын, а совсем наоборот – державный отец, этакий всероссийский Чикатило, исторический маньяк, деспот-теоретик, задавший принципиально новую стратегию русской идентичности. В ее основе лежало не что иное, как степень подверженности маниакально-депрессивному психозу (диагноз, блестяще описанный Валерией Новодворской). Помните тот истероидно-суггестивный клич «Москва!» из гнилозубого царева рта в оккупированном Новгороде, ставший для штурмовиков условным сигналом к началу беспрецедентного в мировой истории погрома, после которого Волхов много недель тек кровью? Кровью, которой напиталась русская власть, четыре последующих столетия вкушавшая исключительно эту вязкую субстанцию. Это был поразительный вампирический контрданс власти и народа, в акте греховного соития зеркально отражавшихся друг в друге. От николаевского «вешайте, вешайте» до народного «расстрелять, как бешеных собак». От иоанновского посоха и петровской дыбы до сталинского альпенштока и полония крошки Цахеса. От боярского «просим» до блядовитой плебейской похоти третьего срока. Этому параноидальному кровавому бреду и противостояла истая Святая Русь, которая во все века питала свою душу совсем иными словесами – от «Мертвые сраму не имут» до «Я входил вместо дикого зверя в клетку». Лишь на исходе 20 века русские богатыри Ельцин и Гайдар попытались вывести страну из этого страшного кровавого транса, отказать в наркотиках, прервать галлюцинации. Не учли они одного – что в этой стране прерывать галлюцинации смертельно опасно – галлюцинирующий впадает в немотивированную ярость и агрессию, называет прервавшего врагом России и хватается за топор.
И все-таки, имела ли Россия историю как то чрево, в котором вынашивается будущее народа, или у нас, по Эльдару Рязанову (тот еще русофобище!), действительно есть «только текущий момент»? По нашему глубокому убеждению, нам есть куда возвращаться, помимо кровавых бань Ивана Грозного и семидесятилетней империи зла. Почитайте труды по русской истории Георгия Федотова, Дмитрия Лихачева, Александра Янова или Валерии Новодворской, и перед вами предстанет золотой XII век, Новгород, Псков, вечевые города. Наши русские «века Авраама и стад его». Уровень гражданского общества выше, чем на Западе, выше чем даже в городах ганзейского права. Материальное благосостояние тоже выше. Полное отсутствие люмпенов. Сколько населения, столько и граждан. Сколько граждан, столько и воинов. И никаких лаптей – Новгород до аннигиляции московской тоталитарной целиной пробавлялся кожей не хуже просвещенной Европы. Ищет ли нынешняя инновационно-лапотная Россия троп, чтобы «вернуться в дом»? Едва ли. Поэтому нас и учат любви к своей стране одноклеточные орясины, ревущие алкоголическое «Слава России», прапорщики «с третьей на четвертую рельсу», домохозяйки, твердящие «Родина и Армия – как «близнецы братья» и прочие счастливые обладатели профанного сознания. Это они все время норовят задушить несчастную Россию в своих объятиях и жаждут, чтобы наша страна воспринималась всем честным миром как обиталище «непуганых идиотов», достойное лишь звания «Верхней Вольты с ракетами». Именно от них и их пропаганды нужно оберегать наше отечество. От их «патриотического воспитания», отдающего луком и перегаром, способного воспитать лишь искренних и неизлечимых ненавистников России. От их «православного просвещения», пестующего безбожников и антагонистов христианства, которые завтра не поморщившись снова примутся жечь храмы и убивать священников (как будто мы всего этого не проходили).
В «лихие девяностые» (как говорит Георгий Сатаров, «просто вспомните») мы наблюдали невиданный рост гражданского патриотизма – потому что издавались правдивые соросовские учебники, вещало независимое телевидение, не забывавшее мокнуть нас головой в сделанные нами же по углам лужи и кучи. Было куда расти и к чему стремиться личности, опирающейся в историософском гнозисе на самое себя. Но как только благословенная эпоха завлабов сменилась «подполковничьим веком» и журналистов обвинили в гибели экипажа «Курска», страна покрылась толстым-претолстым слоем державчины, используя изящный образ Нателлы Болтянской. Нынешняя философия «золотой молодежи» – абсолютно совковая, лишенная и оттенка западной буржуазности – мол, хорошо там, где лучше кормят (а еще лучше, где параллельно можно кого-то опустить головой в сортир) – благодарение «счастливым нулевым» с их ублюдочной идеологией вставания с колен и нагнетаемого страха перед Ужасным и Окаянным Западом. Сегодня среднему человеку тщетно объяснять, что бояться нужно не НАТО, ибо этому земному форпосту Архангела Михаила мы даром не нужны. Бояться нужно ХАМАСа, иранских аятолл, северокорейских вождей и прочей геополитической шушеры, которая ни за понюшку табака всадит нож в спину и от которой нас не защитит сборище голодных и обмороженных рекрутов.
Единственный выход из создавшегося положения – впервые за полтысячелетия воспитать поколение сознательных защитников Святой Руси – нашего дивного Парнаса печальников, крикунов и диссидентов. Для этого не обойтись без возвращения людям Родины. Без воспитания наших граждан «духовно оседлыми», как советовал Дмитрий Сергеевич Лихачев. Без формирования их в этой оседлости настоящими западниками и европейцами (эталон такой оседлости являет собой сегодня средний житель Финляндии, Швеции, Германии и т.д.). Основная сложность этой благородной задачи в подборе исторических образцов и текстов культуры, на которых будет осуществляться такое воспитание. Книжно-кинематографические образы Суворова и Жукова придется снести в утиль за ненадобностью – посредством них мы воспитаем лишь очередное поколение совков и милитаристов. Придется обзавестись другими, более патриотичными образами – например, Михаила Черниговского, Даниила Галицого, Юрия Крижанича. Митрополита Филиппа (Колычева), бросившего правду в лицо царю-изуверу. Декабристов, этих «богатырей Невы», как окрестил их Михаил Юрьевич Лермонтов. Академика Сахарова – оборонщика, спасшего честь своей страны. Маэстро Ростроповича, в священный час «Х» пославшего к черту все концерты и променявшего виолончель на автомат. Вкупе с былинными героями славянского эпоса получается неплохой педагогический ковчег, не правда ли? Еще бы педагогов соответствующих поднабрать – как раз Песталоциев и Корчаков сегодня у нас и нема, в отличие от штатных адептов военно-полевого богословия, любящих порассуждать об особом пути России, богоданной русской шири и соответствующей ей неповторимой нефтегазовой духовности.
И впрямь: к какому месту нам присобачить генералиссимуса, ни дня не защищавшего Родину (не от кого защищать было) и прославившегося лишь геноцидом польского населения да самоубийственным переходом через Альпы (какого черта его туда занесло)? Или зачем нашим детям нужен маршал-мародер с его хрестоматийным «наши бабы еще нарожают» – не лучше ли поговорить с ними об ополченцах-добровольцах, почти безоружных интеллигентах (вроде Люси Боннэр и Севы Багрицкого), мясом которых затыкали бесчисленные фронтовые бреши – те, что сподручнее было бы затыкать, по совету Виктора Астафьева, «откормленными комиссарскими задницами»?
Святая Русь жива и поныне. Одним из ее последних витязей был убиенный Сергей Юшенков – «Апостол Сергей», как называли его коллеги-демократы по аналогии с повешенным декабристом Сергеем Муравьевым-Апостолом. Держава-чушка усидела и Юшенкова – полковника в отставке, умницу, интеллигента, воплощенную совесть – одним словом, белого офицера обреченной армии. Слопала и даже о дерево не потерлась.
А много ли мы знаем о герое Отечественной войны генерале Матвее Шапошникове – русском демократе, отказавшемся бросить танки на новочеркасскую антисоветскую демонстрацию в 1962 году и подвергшемся за это суду и травле? Это наша беда, наше вечное проклятие – мы не видим подлинного героизма в своей истории и почитаем геройством то, за что нужно посыпать голову пеплом до скончания дней. Мы льем слезы по погибшим в Чечне и Афганистане мальчикам (которых безумно жаль), но не задумываемся о том, что «наше дело было не правое» (В.Гроссман). Нет у страны христианского покаяния, оттого и не можем сказать вслед за Окуджавой: ах, война, что ты сделала, подлая! Внушаем себе, что, подлыми были как раз миротворцы и правозащитники, не давшие «добить гадину».
Святая Русь – это гражданское общество, которое берется за оружие только в крайнем случае, и не по свистку политрука, а во имя осознанных высоких идей, значительно более высоких, нежели рабская дармовая лохань или путинская стабильность. Ее главное кредо: быть свободными или не быть вовсе. Ее главная ценность – свобода, которая, по слову поэта, «приходит нагая», да еще и «бросает на сердце цветы». Лишь дважды – в августе 1991 и октябре 1993 – настоящим русским удалось отстоять ее от черни, прикрыть ее наготу, не дать растлить ее толпе. Пришлось браться за оружие – и это тоже была наша свобода – «Свобода в упоенье боя традиций разорвать кольцо и выстрелить с глухой тоскою в самодовольное лицо». Увы, сегодня самодовольное лицо собирательного Урфина Джюса, выглядывающее из каждого клозета, украшает ширящаяся день ото дня улыбка – его-то моральная рефлексия уж точно не отягощает. Зато очень способствует скоротечному метастазированию разномастной окаянной неруси. Ее эманации в сегодняшней России обильны, подобно осиному выводку – это национализм, граничащий с фашизмом, изоляционизм, мигрантофобия, политическое православие. Грешит сермяжно-лапотно-квасной патриотизм и полонофобией, и американофобией, не говоря уж об антисемитизме – этом пробном камне любой ксенофобии. Все эти эксплицитные признаки фундаментальной нерусскости составляют основу идентичности тех, у кого, по слову поэта, все еще «срывает крышу под патриотическим хмельком». Для русского же человека идентичность всегда определялась мерой стыда, которую он, русский, испытывает за преступления, совершенные от имени его народа. Это дефиниция патриотизма польского писателя Адама Михника, как будто подслушавшего ход мыслей настоящих русских – тех, что жили до истребления «Республики Святой Софии». Это определение сильных, спокойных, уверенных в себе, терпимых людей. Тот, кто несет в себе русское национальное самосознание, очень, очень и очень спокоен. И безгранично благороден. Ему нет необходимости выходить с плакатом «Я – русский. Дайте пожрать!» (ибо он знает, что булки растут не на деревьях и не в офисе Чубайса) и устраивать кошачьи концерты с визгами «ратуйте, меня ограбили! Мне что-то там ущемили цыгане, грузины и якуты!» Ему омерзительны эти многовековые ламентации (не забудем, что иные «русичи», этакие протосовки, добровольно закрепощались за недоимки или зерно еще в XI веке.). Он никогда не поднимется с колен, потому что никогда не опускался на них, в отличие от совка, живущего на коленях весь век и сладострастно мечтающего поставить на колени всех окружающих. Настоящий русский становится на защиту прав крымских татар и евреев, ибо понимает, почему и от кого их необходимо защищать. Когда он слышит о геноциде чеченского народа, он не может не испытывать благоговейного сострадания, поскольку незарытые трупики чеченских младенцев пеплом Клааса колотятся в его великое сердце. Но когда ему говорят о его собственных страданиях (находятся и такие клоуны и клоунессы), он лишь иронично улыбается улыбкой доброго великана – и в этом настоящий русский действительно походит на Иисуса – молодого ироничного интеллектуала, зарабатывавшего на жизнь чтением добрых и мудрых лекций. Этот-то великий народ и несет на пару с Сыном Человеческим Крест в своей былинной Святой Руси, где мы, к счастью, не одиноки, и где нам по-прежнему есть кого любить и ненавидеть.
.