В последние дни в блогах разгорелась дискуссия по поводу недавнего заявления Онищенко: они-де, с Астаховым, будут пробивать законодательную инициативу на предмет лишения родителей права отказа от прививок их детям.
И вот опять ломают копья – спорят, вредны ли эти самые прививки, и насколько.
Но вот самого главного, мне кажется, не замечают. Это как с законом о милиции-полиции: спорили о названии, позабыв о сути.
Фактически же предложение Онищенко, на мой взгляд, не столько связано с прививками (а может, и нисколько), сколько с неуемной жаждой государства постепенно подчинить себе все, абсолютно все стороны нашей с вами жизни. И прививки тут – только повод.
Обсуждали Детство-2030… Ну и что же? Скоро будем, наверное, талончики брать розовые на секс. Как в романе «Мы». А детей – на замятинские «Детско-воспитательные заводы».
Как пишет один из гайд-паркеров, Альберт Калашников, "Сегодня государство будет решать какую прививку делать ребенку, завтра - в какую ходить школу и какие читать книги, послезавтра ― в какого бога верить".
Нас лишают права не на детей. Дело вовсе не в том, что, как вспоминают герои Замятина, «дети в ту эпоху были тоже частной собственностью».
Прививки? Да Бог с ними! Много их, прививок разных. Религию вот нам теперь прививают в школах с детства. Вырабатывая к ней при этом стойкий иммунитет.
Нас постепенно, медленно, но верно лишают права на личность в пользу безличного и бездушного государства, которому совершенно наплевать на наши проблемы. Потому что задача у него, у этого чудища одна - выжить самому.
А доказать, что прививки вредны, наверное, можно. И доказать, что полезны – тоже.
Но пусть кто-то докажет мне, что полезно, когда государство в инкубаторах растит светловолосых и голубоглазых детишек, прилежно штудирующих манифест Единой России.
Вот что вы мне докажите!
И вот еще напоследок:
«Прежние цивилизации утверждали, что они основаны на любви и справедливости. Наша основана на ненависти. В нашем мире не будет иных чувств, кроме страха, гнева, торжества и самоуничижения. Все остальные мы истребим. Все. Мы искореняем прежние способы мышления – пережитки дореволюционных времен. Мы разорвали связи между родителем и ребенком, между мужчиной и женщиной, между одним человеком и другим. Никто уже не доверяет ни жене, ни ребенку, ни другу. А скоро и жен и друзей не будет. Новорожденных мы заберем у матери, как забираем яйца из‑под несушки. Половое влечение вытравим. Размножение станет ежегодной формальностью, как возобновление продовольственной карточки. Оргазм мы сведем на нет. Наши неврологи уже ищут средства. Не будет иной верности, кроме партийной верности. Не будет иной любви, кроме любви к Старшему Брату. Не будет иного смеха, кроме победного смеха над поверженным врагом. Не будет искусства, литературы, науки. Когда мы станем всесильными, мы обойдемся без науки. Не будет различия между уродливым и прекрасным. Исчезнет любознательность, жизнь не будет искать себе применения. С разнообразием удовольствий мы покончим. Но всегда – запомните, Уинстон, – всегда будет опьянение властью, и чем дальше, тем сильнее, тем острее. Всегда, каждый миг, будет пронзительная радость победы, наслаждение оттого, что наступил на беспомощного врага. Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно».
Оруэлл. 1984…