Россия без п. Как пытки отражаются на массовом сознании россиян

"Я не доживу до 15 июня": кого касаются пытки

Адвокат Ирина Гак в июне 2023 года приехала в спецприемник к своему подзащитному, ростовскому активисту Анатолию Березикову. На месте она увидела машину скорой помощи, в которую загружали тело Анатолия.

Березиков участвовал в митингах в поддержку Навального, ранее работал волонтером в штабе и был наблюдателем на выборах. Когда началась война, он, предположительно, расклеивал по Ростову-на-Дону листовки украинского проекта “Хочу жить”, который помогает россиянам сдаться в плен. Хобби Анатолия была музыка.

Полиция пришла к Березикову 10 мая. Ирине Гак он рассказал, что якобы его квартиру обыскали без документов и понятых, а его самого вывезли в лес, пытали и сломали ребра. Затем суд арестовал его на 10 суток за неповиновение полиции. После этого мужчину снова вывезли в лес и, по его словам, пытали электрошокером, требуя отказаться от адвоката, после этого арестовали по статье о мелком хулиганстве. Анатолий попал в так называемые карусельные аресты, когда сразу после окончания одного срока человеку вменяют новое нарушение — и снова отправляют его в изолятор.

В спецприемнике Анатолию Березикову могли угрожать изнасилованием и убийством. Правозащитники считали, что силовики готовят против него уголовное дело. Суд отклонял жалобы защиты. Активист говорил адвокату: “Я не доживу до 15 июня”.

За день до предполагаемого выхода Березикова Ирина Гак поехала в спецприемник, чтобы подписать документы. Полицейские заявили, что он покончил жизнь самоубийством. Мужчине было 40 лет.

Авторы исследования “Дозволенное — недозволенное” говорят, что в число пострадавших от пыток входят не только те, к кому применяли насилие, но и свидетели — родственники, правозащитники, журналисты. У них могут развиваться чувства отчаяния, бессилия, потери контроля над жизнью, выгорание. А у широкого круга граждан страны появляется массовый страх перед государством как актором насилия.

Сами жертвы насилия сталкиваются с долгосрочным чувством отчаяния и безнадежности, рисками повторного задержания и заключения, стигматизацией, непониманием. Часто они теряют работу и положение в обществе, психическое и физическое здоровье, расходуют сбережения и влезают в долги.

Акторы насилия (то есть те, кто пытают) испытывают такие проблемы, как воспроизведение сценариев насилия в будущем, включение в жесткую иерархию доминирования и подчинения, стигматизацию и недоверие со стороны общества.

Исследователи пришли к выводу, что соприкосновение с пытками вызывает не желание соблюдать закон, а ведет к восприятию себя бесправным и беспомощным. Для тех, кому удается сохранить свои представления о себе, последствия столкновения с пыткой могут быть еще более разрушительными в других сферах жизни. С каждой новой историей государственного насилия практики и способы восприятия, порождаемые пыткой, входят в повседневность в качестве новой нормальности.

После смерти Анатолия Березикова правозащитники “Первого отдела” начали расследование. Они собрали 500 тыс. руб. пожертвований на оплату работы адвокатов, проведение экспертизы и другие расходы. До этого они за один день собрали такую же сумму на похороны активиста и материальную помощь его матери.

22 июня у Ирины Гак и второго адвоката Татьяны Спорышевой прошли обыски. Татьяну начали проверять на призывы к экстремизму. Гак покинула Россию 26 июня, Спорышева — 4 июля.

“Подкупай, бей, что хочешь делай”: что считать пытками

Конвенция ООН против пыток определяет пытку как любое умышленное причинение человеку боли или нравственных страданий должностным лицом, у которого есть конкретная цель: получить сведения или признания, запугать, наказать.

Исследователи столкнулись с тем, что все респонденты интервью и фокус-групп по-разному понимают пытки и включают в это понятие разные действия.

Для одних людей важна цель пытающего — например, получить показания. Если рациональный мотив найти не удается, то о пытке, с точки зрения такого респондента, говорить нельзя (однако можно говорить о насилии, жестокости, избиении, издевательстве).

— Вызвал меня начальник и говорит: «Где раскрываемость? ...> Я разыскные мероприятия провел, ориентировки примерно дал, задание дал. У тебя целый обезьянник бомжей, иди договаривайся, подкупай, бей, что хочешь делай, но чтобы у тебя четыре этих “сто пятьдесят восьмых” – то есть [по статье] тайное хищение – были закрыты», – пересказал бывший заключенный Петр (имя изменено) слова друга, уволившегося из полиции.

Еще один критерий определения пыток – это использование особых технологий, инструментов и алгоритмов действия.

— Какому нормальному человеку пришло бы в голову использовать ток? Его не так просто использовать. Значит, уже есть специальные аппараты, чтобы это делать. Аппараты, чтобы пытать человека. Это же вообще ужас просто, — сказала Оксана (имя изменено), респондентка фокус-группы.

Иной способ определять пытку – отталкиваться от эффекта на того, кто ей подвергается. В таком случае пыткой можно считать любое воздействие, которое дает значимый эмоциональный эффект и отличается от привычного сценария жизни человека.

Еще один аспект определения пытки – временной. Для некоторых важно, чтобы насилие было достаточно продолжительным, иначе они не решаются назвать его пыткой.

Люди нередко говорят, что важно расширить понятие «пытка» и на условия содержания, этапирования, конвоирования, ведь там человек точно так же не может смириться с ситуацией, она чужда его обычному опыту.

— У меня очень болело плечо [в заключении], и месяц мне не оказывали медпомощи. Месяц с болью – это было жестоко. Да, безусловно, это пытка, — рассказала активистка Алия (имя изменено).

С похожей ситуацией столкнулись петербургская художница и антивоенная активистка Саша Скочиленко (ее камеру постоянно обыскивали, рвали книги, отбирали лекарства) и тверской слесарь Иван Кудряшов, обвиненный в поджоге военкомата. Ему запретили читать книги из посылок, не давали веганскую еду и витамины. Он объявил 40-дневную голодовку, после которой его увезли в психиатрическую больницу, где связали.

“Государство, называющее себя Российской Федерацией, не защищает обычных людей”: кто подвергается пыткам 

Авторы исследования “Дозволенное — недозволенное” выявили группы людей, которые сильнее подвержены риску насилия.

Несовершеннолетние и молодые мужчины. Молодой возраст увеличивает вероятность того, что у человека нет опыта взаимодействия с силовиками, он не знает своих прав при задержании и не умеет их защищать. Полицейские часто воспринимают молодых мужчин в общественных местах как потенциальных преступников.

В марте 2019 года краснодарец Евгений Манченко забыл ключи от дома и попытался перелезть через забор. В это время мимо проезжал патруль. Полицейские стащили его на землю, ударили резиновой дубинкой, сломали ногу и начали избивать Евгения. Мать мужчины позже обнаружила его лежащим на полу полицейской машины, закованным в наручники. За превышение полномочий двое полицейских получили по четыре года условно, а через месяц краевой суд отменил приговор.

Люди, которые не имеют навыков ориентирования в системе. Силовики могут вводить задержанных в заблуждение, манипулировать, давать обещания, которые они не собираются исполнять (например, что после дачи показаний человека отпустят). Без знаний о том, как выглядит делопроизводство, распознать обман и манипуляции сложно. Столкнувшись с давлением, люди не всегда понимают, что нужно делать.

19-летнюю жительницу Ярославля Валерию Зотову в феврале 2023 года обвинили в намерении поджечь пункт помощи военным. К ее матери Светлане дважды приходили с обыском. В марте силовики предложили женщине проехать в отдел для уточнения вопросов. Светлана была без адвоката. В отделении, по ее словам, на нее кричали, ее оскорбляли, угрожали ей избиением. Позже женщина стала фигуранткой двух уголовных дел: о даче ложных показаний по делу дочери и о призывах к терроризму. Валерию приговорили к шести годам колонии. Светлане грозит штраф до 1 млн руб. или лишение свободы на срок до семи лет.

Люди “неславянской внешности” в центральной России. При прочих равных условиях они могут восприниматься как чужаки и подозрительные личности.

Проект "Обвинительные клоны" (совместное исследование “7х7”, "Версии Саратов" и объединения "Независимые журналисты-фрилансеры") зафиксировал истории жертв обвинительного уклона правоохранительной системы — не публичных персон, журналистов или активистов, а обычных людей. Одна из историй — о попытке подрыва поезда "Сапсан" в 2017 году. По версии следствия, несколько членов «Исламского государства»* собирались устроить столкновение поезда Москва — Петербург со встречным составом. Для этого они установили тормозной башмак на путях. Поезд не сошел с рельсов, но пять вагонов получили повреждения. Якобы затем исламисты хотели устроить взрыв, но их задержали. По этому делу суд приговорил семерых уроженцев Таджикистана к срокам от 15 до 21 года колонии строгого и особого режимов. Защита утверждала, что дело построено вокруг показаний одного из обвиняемых, Эмома Бурхонова, которого могли пытать, чтобы он оговорил остальных.

Люди, которые прежде сталкивались с правоохранительной системой. По данным исследователей, многие из пострадавших от насилия и пыток не впервые сталкивались с полицией.

Во время антивоенных митингов в Ярославле в марте 2022 года силовики жестко задержали протестующих и несколько часов возили их в автозаках. В отделении активистов подвергли пыткам: били, ставили “на растяжку” (заставляли упираться в стену руками и широко расставлять ноги). Активиста Александра Деррека, которого ранее неоднократно задерживали за пикеты и обвиняли в распространении наркотиков, завели в отдельное помещение и повалили на пол, угрожали завести на него уголовное дело. Ему пришлось уехать из страны.

ЛГБТ-персоны. По данным исследователей, члены ЛГБТ-сообщества чаще попадают на низшую ступень тюремной иерархии и становятся особенно уязвимыми к насилию со стороны как заключенных, так и силовиков. Сексуальная ориентация может стать формой давления и манипуляции, на ней могут строиться угрозы аутинга или сексуализированного насилия.

В 2017 году журналистам стало известно, что в Чечне систематически похищают, пытают и убивают геев. В октябре 2017 года появился первый заявитель о преследованиях геев в Чечне — уроженец Омской области Максим Лапунов.

В 2015 году Максим приехал в Грозный работать ведущим мероприятий. В марте 2017 года неизвестные схватили его на улице и увезли в подвал административного здания УУР МВД по Чечне. Лапунова избивали, требовали сдать других геев, угрожали убийством, заставили оставить отпечатки пальцев на оружии и записать видео с рассказом о своей ориентации. 12 дней спустя его отпустили, пригрозив убийством, если он расскажет о произошедшем. Максим обратился в Комитет против пыток и в полицию. Журналистам он сказал, что “российская правоохранительная система оказалась полным дерьмом”, а государство “не защищает обычных людей”.

Полиция отказала Максиму в возбуждении уголовного дела. За мужчиной продолжали следить неизвестные, поэтому он постоянно менял место жительства. Добиться государственной защиты ему не удалось. Лапунов был вынужден покинуть Россию, оставив семью.

Люди с тесными родственными связями. Силовики могут угрожать пытками родственникам, и для человека это бывает тяжелее, чем самому подвергнуться пыткам.

В Кирове фигурантами уголовного дела стали супруги Ричард и Мария Роуз. Ранее Ричард организовывал антикоррупционные митинги, но в последние два года отошел от политики и занимался фотографией. Мария вела домашнее хозяйство, воспитывала сына. 14 апреля 2022 года силовики затолкали Ричарда в машину, позже посадили туда его супругу и увезли обоих на допрос. По словам Роуза, его били, угрожали изнасиловать, лишить родительских прав, убить жену, если он не разблокирует телефон и не признает вину. Супругам предъявили обвинение в публичном распространении заведомо ложной информации об использовании Вооруженных сил РФ по мотивам политической ненависти. Каждому из них может грозить до десяти лет тюрьмы. Ричард находится в СИЗО, Мария — под домашним арестом. До обращения в СМИ сотрудники не передавали Роузу ее письма.

В январе 2022 года силовики похитили Зарему Мусаеву, мать чеченских оппозиционных активистов Абубакара и Ибрагима Янгулбаевых, из ее квартиры в Нижнем Новгороде. Женщину вывели без обуви и верхней одежды, запретили взять лекарства и насильно вывезли в Грозный, где предъявили обвинения в нападении на сотрудника полиции и в мошенничестве в особо крупном размере. Абубакар записывал обращения к Рамзану Кадырову, предлагая обменять себя на мать, но безуспешно. В июле 2023 года суд приговорил Зарему к пяти с половиной годам колонии общего режима.

История Заремы Мусаевой иллюстрирует еще одну категорию людей, которые чаще других могут подвергаться пыткам. Это люди, у которых есть проблемы со здоровьем. Зарема страдает от диабета. СИЗО не покупало для нее лекарства, а приставы, увидев, что она потеряла сознание в суде, не вызвали скорую.

Героиня исследования Алия, которая месяц жаловалась на боль в плече, добилась реакции от силовиков, только когда отказалась вставать с кровати и идти на проверку.

“Вон мусор идет”: как взаимодействуют акторы и жертвы насилия

Вслед за американским социологом Эрвином Гоффманом авторы исследования называют правоохранительные учреждения тотальными институтами — закрытыми системами, которые закрыты в том числе для сотрудников этих ведомств. Внутри систем силовики и задержанные (или заключенные) противопоставляют себя друг другу, подчеркивая отличия даже на уровне языка.

– В судах по условиям содержания, когда я заявила, что не было постельных принадлежностей, представитель ФСИН сказала: «Потому что у нас не перевозка людей, у нас перевозка спецконтингента”, – рассказала исследователям активистка Алия.

Задержанные, в свою очередь, используют язык пренебрежения, называя силовиков «бабешками», «ментами», «мусорами», «зверьми».

— Сотрудники колонии говорят: «А что это вы осужденными-то занимаетесь? Наши права тоже надо защищать, мы тут сидим с ними возимся, мы тоже страдаем. ...> Другой работы нет, предположим поселочек, удаленный от центра, работа только в колонии. Эти срок свой отсидят, а мы здесь продолжим с утра до вечера каждый день на работу», – рассказала исследователям правозащитница Арина (имя изменено).

Эксперты обнаружили, что сотрудники правоохранительной системы склонны защищать друг друга, даже если не согласны с происходящим. Во время судов по "ярославскому делу" об избиении заключенных адвокат одного из обвиняемых Андрей Перевозчиков оправдывал насилие.

— [Пытки] важны примерно для 10% осужденных, которые имеют по 50, 60 и даже по 140 взысканий во время отбывания наказаний. Они хотят, чтобы у них были телефоны, алкоголь, наркотики, тогда их права не будут нарушаться. А если у них всего этого нет, их права ужасно нарушены. Я могу с уверенностью сказать, что при определенных недостатках наша система ФСИН является одной из самых эффективных в мире, как и армия, – сказал он журналисту “7х7”.

Прокурор Елена Смирнова, услышавшая слова Перевозчикова, напомнила, что он сам работал в системе ФСИН, и должностные лица системы действовали вопреки интересам службы, превышая полномочия.

Иногда сотрудники ФСИН меняют работу, чтобы выйти из иерархии и снять стигму принадлежности к тотальному институту. Так, Станислав (имя изменено) ушел из МВД, чтобы стать адвокатом:

— Я не готов был к роли марионетки. Сейчас я самостоятельный адвокат, как в песне: «Я свободен, словно птица в небесах». А в системе я бы сидел с утра до ночи, херачил бы как ненормальный, получал бы три копейки. И каждый на улице мне бы тыкал, плевал бы в спину: это мусор там идет. 

Некоторые люди, подвергшиеся пыткам и заключению, говорят, что уважительное отношение со стороны сотрудников системы тоже возможно. Алия, которая не получала медицинскую помощь, поделилась примерами:

— Прекрасное отношение – это, например, подать руку при выходе из автозака, помочь сумку затащить, дать кипяточку по просьбе, поискать таблетку, если голова болит, дать ручку с бумагой. То есть это все мелочи, которые они не обязаны делать, но без этих мелочей, безусловно, жизнь становится намного хуже.

“Почему именно тебя?”: как общество реагирует на пытки

Общество начинает придумывать оправдания пыткам, стараясь защититься от шокирующего факта насилия. Люди говорят: наверное, правоохранительные органы знают лучше, этот человек что-то совершил.

Один из переживших пытки героев исследования Платон (имя изменено) рассказал, как отреагировали его друзья:

— Говорят, как так, почему именно тебя, почему не меня, например, а тебя, если это не ты? Я, конечно, всем-то и не объясняю уж всю суть. Зачем им все это знать?

Исследователи выделили четыре типа реакций людей на случаи пыток: отрицание, осуждение, понимание (но не оправдание) и оправдание.

— Я не верю, что начальник тюрьмы мог такое приказать. Всегда начальник тюрьмы нес очень высокую ответственность. Он рисковал своей карьерой, своими погонами. Нет, это нереально. Такого не могло быть, — сказала Елена, сотрудница ФСИН на пенсии и бывшая сотрудница МВД.

Если человек осуждает насилие, он может сочувствовать пострадавшим и выражаться экспрессивно: «Это вообще незаконно — в изоляторе бить! Просто так пришли разбойники, тебя ограбили, избили, еще и в погреб поместили. И все это на законных основаниях!», «Ну что они делают?», «Кошмар», «Жуть», «Средневековье». Отказ от понимания, который ставит барьер между агрессорами и «нормальными людьми», исключает возможность диалога с силовиками и их исправления.

Иногда человек не оправдывает ситуацию насилия, но выдвигает рационализированное объяснение, чтобы примириться с реальностью — например, связывая пытки с психическими отклонениями у силовиков («Нормальный человек в мусарню работать не пойдет») или с палочной системой («На них давят, чтобы они делали показатели»).

Оправданием пыток исследователи считают мнение о пользе или неизбежности насилия в некоторых обстоятельствах.

— В 2000-е, в 1990-е не просто лупили, а избивали, убивали прям вообще в прямом смысле слова, потому что там по-другому нельзя было, потому что была очень сильна организованная преступность, — сказал Станислав (имя изменено), адвокат и бывший сотрудник МВД.

Авторы исследования пришли к выводу, что россияне в целом рутинно воспринимают пытки. Исследовательница наказаний и пенитенциарной системы в России и СССР Джудит Пэллот выдвигала гипотезу, что свою роль в формировании такого отношения играют коллективные убеждения: идея внешнего врага, культ силы, негативное отношение к заключенным. В итоге гражданское общество и публичная дискуссия не приводят к изменениям, а за работой профильных организаций следит небольшое количество людей.

“Твой опыт и твое тело становится грузом 300”: жизнь после пыток

Люди, подвергшиеся пыткам, переживают этот опыт на протяжении долгого времени. Активистка и художница Катрин Ненашева в мае 2018 года прошла через пытки в ДНР. Она приехала в Донецк к родственникам, и силовики задержали ее вместе с другом по ориентировке из России: думали, Катрин собирается устроить протестную акцию.

Ненашеву и ее друга избивали, надев им на головы мешки, угрожали изнасиловать и подорвать на мине, включали громкую музыку. В отделении силовики засовывали пальцы в рот Катрин, приставляли к ее груди взведенный пистолет, били ее головой об стену и душили. Это продолжалось два дня, потом задержанных отвезли на границу.

Катрин превратила свой опыт в акцию «Груз 300». Художница надевала одежду телесного цвета и забиралась в небольшую клетку, обмотанную лентой. Прохожие могли видеть табличку: «В этой клетке тело. Тело, которое пытали. Пытки в России происходят ежедневно, за закрытыми дверями тюрем, полицейских участков, психоневрологических интернатов, психиатрических больниц. Когда меня пытали, я ощущала себя словно в клетке — одинокой, бессильной, потерянной, сжавшейся. Я была абсолютно беспомощной, а самое главное — невидимой. Таких „невидимых“ в России сотни. После травмы пыток очень сложно встраиваться в реальность, пытки становятся грузом, который ты носишь в себе, на себе, с собой. Прямо сейчас, в эту минуту и секунду, в России кого-то пытают». Акция прошла в Москве, Ярославле и других городах.

Летом 2019 года Ненашева превратила «Груз 300» в иммерсивный спектакль. Он прошел в Санкт-Петербурге и Москве. Зрители могли стать "начальниками" и "шавками". Перформеры давали зрителям пощечины, били стекла, один из зрителей вступил в драку с Катрин. По окончании спектаклей можно было поговорить с психологом.

Для многих подвергшихся пыткам стигматизация продолжается и после выхода из ситуации насилия, но они не могут, как Катрин, переработать ее в художественный опыт. 20 июля 2018 года "Новая Газета" опубликовала первое видео с избиением заключенного ярославской колонии. Им был осужденный Евгений Макаров. Публикация дала начало серии уголовных дел над сотрудниками ярославского ФСИН.

Евгений Макаров освободился из колонии 2 октября 2018 года. Работодатели отказывали ему, когда узнавали, что он "тот самый Макаров". Мужчина умер от пневмонии 25 июля 2022 года. Ему было 29 лет.