«Моя страница продержалась дольше всех». Экс-координатор штаба Навального* в Костроме — об уголовном деле за фейки

За что завели уголовное дело

— Что вы знаете о своем уголовном деле?

— Я узнал про него от мамы, которую в конце апреля вызвали на допрос в качестве свидетеля. Что-то мне рассказали источники в региональном МВД. Но информации мало, я даже не знаю, по какой части статьи меня обвиняют.

Дело возбуждено в отношении неустановленного лица по факту публикации на моей странице [в социальной сети] «ВКонтакте». Как я понял, его возбудило костромское управление МВД по представлению прокуратуры. После этого мою страницу во «ВКонтакте» заблокировали. Мне кажется, среди страниц координаторов штабов Навального* она продержалась дольше всех и даже успела превратиться в небольшое региональное медиа, где каждый пост набирал по 5–10 тысяч просмотров.

— С чем вы связываете блокировку страницы?

— Однозначно это связано с моей статьей про 331-й костромской полк. Я опубликовал ее на основе заявлений украинского правительства, материалов Алексея Арестовича [украинского политика, разведчика и блогера], украинских и европейских медиа. В качестве доказательств они прилагают видеозаписи, прослушку телефонных разговоров российских военных. Я также изучал сводки о погибших, которые публикуются в костромских соцсетях.

— Допускаете ли вы вероятность, что распространили фейк?

— За четыре года работы в штабе Навального* я привык к любой официальной информации относиться критически. И я отнесся бы к сообщениям украинской стороны примерно так же, если бы не было подтверждающих фактов со слов самих российских военнослужащих.

Администрация губернатора [Костромской] области запустила опровергающую «джинсу» [заказной материал] в социальных сетях, а я с разных аккаунтов получил сообщения с пожеланиями мне смерти и угрозами. Но все это, в принципе, укладывается в повседневную ленту моих соцсетей.

— Для чего вы опубликовали эту статью?

— Костромская область – регион патриархальный, достаточно депрессивный, в котором почти нет независимых медиа. Поэтому кто-то должен рассказывать о таких вещах. Люди должны знать об этом горе.

— Как вы думаете, этот материал действительно дискредитирует вооруженные силы?

— Я думаю, он дискредитирует прежде всего политическое руководство России, и слава богу. Потому что развязать ***** [спецоперацию] и угрожать миру ядерным оружием — это безумие.

Цель дискредитировать Российскую армию передо мной не стояла. Я человек православный и потери с любой стороны переживаю тяжело. Поэтому мне критически важно рассказывать всем остальным о происходящем.

Митинг по-нидерландски

— Как допрашивали вашу маму?

— По словам мамы, все было вежливо, с ней общались корректно и уважительно. Приехали за ней домой на машине, предложили проехать в отдел для допроса — видимо, знали, что у нее в этот день выходной. Отвезли, допросили, привезли обратно.

Спрашивали про мое местоположение. Этот меня удивило, я его не скрываю. Я нахожусь в Нидерландах, в провинции Лимбург. Сотрудники МВД хотели узнать мой телефонный номер. Хотя и это не секрет: он указан на моей странице в соцсети «ВКонтакте», которую они заблокировали.

Конечно же, на этот номер они так и не позвонили. Зачем им тратить на это деньги? Все эти вопросы про мое местонахождение нужны только для отчетности, и никто не будет проводить комплексного тщательного расследования. Максимум, чем это может закончиться, — сотрудники полиции отчитаются перед своим начальством, что не удалось установить местонахождение лица, разместившего запись. Может быть, объявят меня в розыск. А может, и нет.

— Почему вы уехали из России в январе 2022 года?

— Мне, как и всем координаторам штабов Навального*, грозило до 10 лет тюрьмы по статье об организации экстремистского сообщества. Моя коллега Лилия Чанышева и некоторые другие люди до сих пор находятся в СИЗО по обвинению в организации экстремистской ячейки. Эта угроза более чем реальна. Я долго думал, уехать или нет. В итоге пришел к выводу, что смогу сделать хоть что-то за границей. Это утешает до сих пор.

— Чем вы занимаетесь в Нидерландах?

— Оказываю консультационную помощь людям, которые в срочном порядке хотят уехать из России из-за уголовного преследования. Пытаюсь участвовать в местной политике. В Нидерландах много русских. Мы пытаемся развивать сообщество, в том числе в плане политической поддержки: стараемся высказывать свою точку зрения с помощью митингов, общения с журналистами и местными властями. Стараемся развивать какие-то собственные проекты помощи друг другу, укреплять связи.

Недавно проводили акцию у посольства России в Гааге — чтобы показать солидарность с теми, кто выходил на улицы в России. Чтобы показать миру, что россияне — не такие, как их себе представляют европейцы. То есть не люди с балалайкой, которые пьют водку и поддерживают Путина, а адекватные граждане, которые против ***** [спецоперации].

— Чем отличается митинг в голландском Лимбурге от митинга в Костроме?

— Здесь законодательство о митингах похоже на российское — тоже надо заранее подавать уведомление в ратушу и гарантировать безопасность.

На митинг в Лимбурге приходят такие же прекрасные люди, как и в Костроме. Никто не боится, все готовы помогать и в чем-то участвовать.

Единственное отличие в том, что тебя не разгоняет ОМОН, не бьют дубинками и не подходят проплаченные провокаторы. В Костроме митинг обычно заканчивался после того, как меня задерживали. А в Лимбурге я могу попить с полицией кофе, поговорить про погоду или про Россию.

«Я оказался прав, но ничего хорошего в этом не было»

— Как вы узнали про военные действия в Украине?

— Проснулся утром 24 февраля, прочитал новости и офигел. До этого все говорили, что не будет ***** [спецоперации]. Я был уверен, что она будет, и оказался прав, но ничего хорошего в этом не было.

Для меня это стало вполне ожидаемым, потому что я неоднократно сталкивался с жестокими вещами, пока работал в штабе Навального*. Я знаю, как действует эта власть и что для нее не существует ничего святого. Эти люди не имеют никаких моральных ценностей.

— Есть ли чувство вины за произошедшее?

— Я не думаю, что в этой ситуации надо мыслить категориями вины или стыда. Военные действия с Украиной начались пару месяцев назад, а с россиянами они идут уже несколько лет. Многие мои коллеги и друзья сидят в тюрьме, поэтому я не считаю, что мы в чем-то виноваты.

Мы боремся, нам тяжело, нас сажают, преследуют, выгоняют из страны. Но я думаю, что с каждым годом мы все ближе к цели. Я уверен, что большинство россиян хотят жить в нормальной цивилизованной стране с общепринятыми ценностями прав человека.

— При каких условиях вы готовы вернуться домой?

— Как только станет понятно, что мой приезд принесет какую-то пользу моему родному региону или стране. Вопрос безопасности здесь даже не первичен. За четыре года работы в штабах Навального* возникали разные ситуации, связанные с уголовными делами и арестами.

— Почему вы сейчас не видите пользы от своего возвращения?

— Структуры, занимавшиеся общественной деятельностью, не успели переформатироваться под нынешние реалии России. Им нужно помогать реформироваться в новых условиях, чтобы они помогали уже обществу. Это означает: им нужно уезжать. Если я могу помочь журналисту или активисту покинуть страну, я должен это делать. Сейчас это гораздо полезнее для моей страны. Когда я пойму, что я своей стране не приношу пользы из-за границы, а от моего возвращения будет толк, — я попрощаюсь с друзьями, сяду на велосипед и поеду в аэропорт.