Дизайнер из Пензы Константин Гладков стал одним из первых, кто подписал открытое письмо работников культуры и искусства против военных действий с Украиной. За двое суток обращение поддержало больше 17 тыс. его российских коллег. Константину Гладкову 40 лет, он занимается графическим дизайном, ездит по всей стране, участвует в социальных и благотворительных проектах, проводит собственные выставки. Как выглядит сегодняшняя ситуация глазами дизайнера, почему он поставил свою подпись под открытым письмом и чего ждет от ближайшего будущего — в интервью «7х7».
«Политика сама пришла в мой Instagram»
— Почему вы поставили подпись под открытым письмом?
— В России осталось не так много относительно безопасных способов выразить свою точку зрения. Это один из них. Кроме того, коллективное письмо — это не какой-то пост в Instagram. Это мнение, которое разделяет группа людей. Как оказалось, довольно большая группа. Всего за два дня под этим письмом подписалось больше 17 тысяч художников, архитекторов, дизайнеров, искусствоведов. Почти все коллеги, с которыми я общаюсь, мгновенно его подписали.
Мне кажется, тут никому ничего не надо объяснять: все всё понимают. Представители других профессий тоже собирают подписи под открытыми обращениями. Странно, что власть приняла такое решение без оглядки на мнение простых людей.
— Интересовались ли вы политикой до начала боевых действий?
— Я совершенно обычный человек. В уличных протестах не участвую, с пикетами не стою. Иногда что-то слышу и пытаюсь разобраться в этом, как умею. Несколько лет назад я начал использовать для этого социальные сети. Завел страничку в Instagram и стал выкладывать какие-то работы на актуальные темы. Как говорится, творческое мышление никуда не денешь. Просто открывал новости, пытался понять, о чем говорит народ, и выражал это одной картинкой или фразой.
Сначала были какие-то приколы на тему еды перед новогодними праздниками и так далее. Потом появилась тема пандемии, о которой спорило очень много людей. И я даже сам не заметил, как эти разговоры про маски и прививки перекочевали в политическую плоскость. Как много политики стало в окружающих нас разговорах и новостях. Поэтому можно сказать, что примерно за год до сегодняшних событий я невольно заинтересовался политикой и она проявилась в моих работах.
Картина мира
— Почему вы оставались аполитичным так долго?
— Потому что я из Пензы. Когда безвылазно живешь в этом маленьком городке в центре России и занимаешься какими-то мелкими делами, то просто не видишь всей картины вокруг. Только после того, как я поехал в другие регионы и страны, я стал обращать внимание на различие культур и отношений. Например, я раньше не замечал, что у нас в Пензе нет нормальных парков и детских площадок в спальных районах. Я это понял только после возвращения из Москвы.
Когда выезжаешь из Мурманской области в Норвегию или Финляндию, разница просто колоссальная. Полчаса всего ехать — а дороги другие, качество жизни другое, все вообще устроено по-другому. Поэтому невольно начинаешь задаваться вопросами, слушать того же Варламова, замечать эти «человейники» в Москве и Пензе. Начинаешь думать: «А почему так? Почему нельзя по-другому?»
— И почему нельзя по-другому?
— Наверное, потому, что в России не поощряется низовая инициатива. Еще со времен СССР заложено, что кто-то за нас решит, какими будут наши дома и улицы. Мы вообще мало знаем про банальную демократию и про то, что можно как-то по-другому принимать решения. Власть не заинтересована в том, чтобы мы сами решали свои вопросы — даже на каком-то очень местном уровне.
Нашего мнения не спрашивают, диалога нет. В телевизоре создается какая-то иллюзия о единстве или большинстве, но если ты едешь по стране, то видишь очень много людей с очень разными взглядами.
— Как учесть интересы всех?
— Лично для меня идеал демократии — это не выбор мнения большинства или меньшинства. Это возможность договориться всем. Но для этого люди должны хотя бы научиться слышать чужую позицию.
Мне кажется, многие россияне просто не знают о существовании других взглядов. Участие в общественной жизни у нас не развито, все атомизированы, заинтересованы своими проблемами.
Даже среди моих знакомых многие воспринимают начавшиеся события по линии «не смогу теперь съездить в Дубай» или «курс доллара вырос». Мировая трагедия низводится до уровня каких-то личных проблем. Кажется, большинству людей вообще ничего не нужно: оставьте нас в покое, мы хотим жить своем коконе.
Потери
— Чем является случившееся лично для вас?
— Она показывает, что наше правительство избрало очень устаревший путь для решения своих задач. Цивилизация прошла эти методы еще 50–100 лет назад, и возвращаться к ним — безумие. Меня пугает этот сильный откат в прошлое, неприятные аналогии с Северной Кореей, железным занавесом и худшими сторонами СССР.
Я и окружающие меня люди, наоборот, нацелены на развитие сотрудничества с другими странами. Мы уже научились работать с глобальными проектами, они стали частью нашей жизни. Например, совсем недавно я помогал организовывать благотворительный сбор для того, чтобы жительницу Пензы прооперировали в США. Меня пугает, что каким-то одним махом все это могут уничтожить.
— Что говорит ваше окружение?
— Меня пугает, что общество поделилось на два лагеря. В первом находятся противники военной операции, а во втором — те, кто ее как бы оправдывает. И вот с последним я никак не могу ужиться.
Вроде бы правда — она вот, простая и понятная. Вроде бы все это — плохо. Но когда возникает диалог, что «можем оправдать»... На самом деле это страшно, что можем оправдать.
— Чего вы ждете от ближайшего будущего?
— Изоляцию, застой, падение экономики, санкции, контрсанкции и так далее. Я больше не вижу пути, который в ближайшее время приведет нас к процветанию, повышению зарплат и уровня жизни.
— Как конфликт в Украине поменял ваши цели и планы?
— У меня пока нет детей. Но уже появился сильный страх за их будущее. Есть и хорошие новости. Я увидел просвет в том, что после шока и паники люди начали общаться, подписывать те же петиции. Мы увидели, что есть общество, отличающееся от власти. И оно сильно изменилось за последние дни, переросло в нечто большее. То, что должно было произойти намного раньше, наконец-то случилось: мы объединяемся, чтобы сформулировать позицию.
— Как думаете, почему это произошло только сейчас?
— Потому что раньше все было «как-то», «где-то», «непонятно что-то». А теперь это коснулось почти всех. Я сейчас в Анапе, много самолетов отменили, и многие люди не могут вернуться с юга, и это уже сложно не замечать.