Недавно прошедший на Алтае ежегодный форум «Сибирский Давос» сами его организаторы назвали антикризисным. С экспертным докладом о развитии энергетики на нем выступил российский политический деятель и директор Института энергетической политики Владимир Милов. Впрочем, слово «развитие» здесь не совсем уместно: свой доклад эксперт посвятил тому, как Россия теряет рынки сбыта. О том, почему «энергетическая сверхдержава» сдает позиции, Владимир Милов рассказал «7x7».

 

«Главный враг госкомпаний — не международная обстановка, а неэффективный менеджмент»

— Начнем с хорошего: 15 февраля вечером появилась новость о том, что доходы Игоря Сечина и других членов правления Роснефти выросли на миллиард рублей. Можно порадоваться за людей. А на следующий день Россия и ОПЕК договорились заморозить нефтедобычу. Что это все значит для россиян?

— Во-первых, Россия и ОПЕК не могут заморозить нефтедобычу. Каждый раз вокруг чисто технических встреч, где ничего не решается, раздувается шум в прессе, людям интересны разные заговоры и конспирология. У меня был очень подробный текст в Forbes, о том, почему ни Россия, ни ОПЕК специально сокращать добычу не будут. Они в этом случае просто потеряют рынок, уступят его другим игрокам.

Что касается зарплаты Сечина, то если уходить от бытового восприятия этого вопроса — «у нас в энергетическом секторе куча проблем, а эти люди получают огромные деньги непонятно за что», — есть несколько аспектов. Первое: те, кто настаивает на выплате высоких зарплат менеджерам государственных компаний, обычно ссылаются на аргумент о том, что так платит рынок топ-менеджменту крупнейших мировых нефтегазовых корпораций. Поэтому, рассуждают апологеты этой точки зрения, надо довести это до стандартов, иначе мы не сможем обеспечить квалифицированный уровень управления.

У меня на это есть несколько возражений. Первое: в мировой практике, когда речь идет о назначении крупных руководителей нефтегазовых компаний серьезного масштаба, обычно существует очень серьезный набор критериев к тому, кто может эту должность занимать. Как правило, чтобы стать руководителем крупной нефтегазовой корпорации вы должны десятки лет проработать на различных должностях в этой сфере, в том числе и на крупных постах, поработать в добыче или в нефтепереработке, иметь опыт конкретных проектов. Если вы пройдетесь по списку руководителей международных нефтегазовых корпораций, увидите, что у них и послужной список серьезный. Вы увидите, что среди них нет бывших переводчиков с ангольского языка, бывших замдиректоров санкт-петербургского порта, бывших референтов по внешним связям администрации Санкт-Петербурга. Наши люди, которые занимают эти посты и получают огромные деньги, абсолютно не соответствуют профилю управленца высокого уровня элементарно своей биографией и трудовым резюме.

Второй аспект: отсутствие должного профессионализма влечет за собой не очень хорошие результаты работы этих компаний. Миллер руководит «Газпромом» 15 лет. За это время добыча компании упала до рекордных уровней за всю историю, Россия потеряла долю в мировой добыче — порядка пяти процентных пунктов. Мы находимся сейчас на уровне, который на 20% ниже уровня 1999 года по добыче газа, у нас катастрофически сокращаются уровни объема продаж на всех рынках: и на российском рынке, и на рынке СНГ, и на европейском. При таких результатах платить Миллеру много денег? Честно говоря, его надо выгнать, нанять нормального управленца.

При таких результатах платить Миллеру много денег? Честно говоря, его надо выгнать

— Именно из-за неграмотного менеджмента падают продажи?

— Абсолютно! Можно долго об этом говорить, разбираться в цифрах. Но просто 15 лет так работать, что потерять долю рынка, добычу, продажи. За это по головке не гладят, должно быть серьезное разбирательство.

Вот «Роснефть». Господин Сечин пришел в компанию в 2012 году, и тогда добыча нефти компанией немного, но росла. С его приходом компания перешла в стадию падающей добычи — порядка 1% в год. За счет абсолютно ненужной покупки ТНК-BP влезла в огромные международные долги, которые в том числе привели к валютному кризису в России.

А если посмотреть официальные отчеты компании, то на крупнейших нефтедобывающих предприятиях — «РН-Юганскнефтегаз», «Самотлорнефтегаз», «Оренбургнефть» — падение добычи составляет уже 4–8% в год. Крупнейшие предприятия перешли в стадию обвального падения добычи.

Это результаты Сечина менее чем за четыре года, и их разбор тоже нужен. Нужны KPI (Key Performance Indicators) — основные показатели эффективности. В зарплатах в государственном секторе нужна такая дифференциация: маленькая фиксированная часть, которую вы получаете вне зависимости от результатов вашей деятельности, и основная бонусная часть, связанная с показателями, которые я перечислил: добыча, продажа, прибыль, эффективность, издержки на отдельные операции, долговая нагрузка.

Если все это оценивать, то элементарная шкала покажет, что бонусная часть нынешних руководителей государственных компаний должна быть либо вообще очень маленькой, либо они должны доплачивать государству из-за того, что они все завалили.

Третий момент: основа любого бизнеса в том, что он должен приносить прибыль акционерам. У нас дивиденды даже «Лукойла» или ТНК-BP, когда он был частным, в среднем составляли за полгода два-три доллара на баррель добытой нефти, а у «Роснефти» — 60–70 центов. Такая же ситуация у «Газпрома». Эти компании сильно не доплачивают дивиденды по сравнению с частными. Если государство от них ничего особенно не получает, то чего им тогда бонусы платить? Я не сторонник государственной собственности, но раз уж государство владеет компаниями, оно должно рассуждать так же: нужны менеджеры, которые так будут руководить госпредприятиями, чтобы они приносили прибыль в бюджет.

— Думаю, что кроме отсутствия должной мотивации у менеджеров высшего звена на деятельность госкомпаний влияет и внешняя политика. На днях из Ирана в Европу направился первый после снятия санкций танкер с нефтью. Как снятие санкций с этой страны отразится на будущем российских нефтедобывающих компаний?

— На это влияет целый комплекс факторов, и прежде всего наша собственная неэффективность. Газпром потерял сегмент европейского рынка не из-за внешней политики, а из-за неэффективной политики ценовой, потерял рынок из-за маниакальной концентрации на долгосрочных контрактах с привязкой стоимости газа к цене нефти и с условием «бери или плати», где потребитель, даже если ему был не нужен газ, все равно обязан был оплачивать определенный объем. Это было невыгодно потребителям, которые могли получать газ из альтернативных источников, прежде всего в Западной Европе, где активно развивалась собственная добыча и строительство терминалов по приему сжиженного природного газа из других стран. Потребители, которые имели выбор, просто отказывались от «Газпрома». Я недавно делал презентацию на эту тему.

— На форуме «Сибирский Давос»?

— Да. «Роснефти» тоже нужно было проводить большой комплекс мероприятий по интенсификации добычи, а они потратили огромные деньги, причем заемные, в валюте, на покупку ТНК-BP. В результате «Роснефть» на достаточно серьезном уровне перешла в стадию падающей добычи. Главный враг этих компаний — не международная обстановка, а неэффективный менеджмент. Покупать наши нефть и газ все по-прежнему хотят, просто мы их нормально произвести и продать не можем.

Покупать наши нефть и газ все по-прежнему хотят, просто мы их нормально произвести и продать не можем

Если говорить об Иране, я считаю разговор о выходе его на рынок очень сильно переоцененным. Мы имеем уже сорокалетнюю историю работы нефтегазовой отрасли в Иране после так называемой «исламской» революции. Они выстроили очень неэффективную модель управления своей нефтегазовой сферой, там работают неэффективные государственные компании, действуют очень тяжелые условия для международных инвесторов.

Я каких-то быстрых событий в плане выхода иранских нефти и газа на рынок не жду. За сорок лет они не смогли добиться того уровня добычи, который был при шахе. Пик, которого они достигли лет пять-шесть назад — больше 4 млн баррелей в день, — это все равно две трети максимального уровня добычи при шахе в 70-е годы.

Что касается газа, Иран — крупнейшая страна мира по его запасам. При этом они являются нетто-импортером газа — потребляют больше, чем производят, и вынуждены импортировать газ из Туркмении. Это как в СССР шутили про то, что если специалистов из Госплана поставить отвечать за пустыню Сахару, то там через два года кончится песок. Иран вообще не участвует в мировом рынке сжиженного газа, не производит его и долго не будет производить. Те танкеры, о которых пишут, — это обмен поставок трубопроводного газа, рыночная фиктивная операция («своп»). По нефти они просто задействуют те свободные мощности, которые у них сейчас есть, порядка 700–750 тысяч баррелей в день, это немного. По газу, особенно по сжиженному, выход на международный рынок будет очень долгой историей.

 

«Уже в 2010 году я предсказывал, что наш ждет долгий кризис»

— На «Сибирском Давосе» также выступала экономист Наталья Зубаревич. Она говорила примерно то же, что и на Баркемпе в Сыктывкаре летом прошлого года: отличительной чертой нынешнего кризиса является то, что мы медленно в него сползаем, как бы незаметно для себя, но увязаем гораздо глубже и на более долгий срок. Как вы оцениваете этот кризис и с чем связываете причины его возникновения?

— Я согласен с тем, что он будет очень длительным. Еще в 2010 году я для Московского центра Карнеги написал большую статью, где все это предсказывал, потому что у нас кончились источники роста экономики, последние десять лет мы росли на притоке относительно дешевых западных займов. Общий портфель внешних займов корпоративного и банковского сектора десять лет назад был 100 миллиардов долларов. А к середине 2014 года вырос почти до 700 миллиардов. Ничего хорошего это не принесло, потому что в той модели доминирования государственных компаний во всех основных секторах, которые мы выстроили, деньги просто неэффективно тратились. Мы это видим на примере полутора триллионов убытков Внешэкономбанка, которые некуда списывать и надо как-то покрыть.

— Можете пояснить, о каких именно проектах идет речь?

— Это экономисты называют термином «омертвленный капитал», когда вы деньги по бумаге инвестируете, но то, что вы строите, не нужно никому. Например, мост во Владивостоке на острове Русский стоит пустой, потому что на острове нет такой активности, которая могла бы его наполнить. Или 200 тысяч стадионных мест в городе Сочи, которые никогда не будут нужны, потому что там полмиллиона народа живет. Или трубопровод Сахалин-Хабаровск-Владивосток, который на 15% заполнен и пока не нужен.

— На крупных проектах удобно распиливать большие суммы.

— Знаете, как используются огромные офисные площади в Москва-сити? Там настроили огромных небоскребов, но заполненности нигде нет. Это как бизнес по-русски: купили водки по десять рублей, продали по двадцать, а на вырученные купили по тридцать и выпили. Свалившиеся на голову рентные деньги так же ценятся, как выигранные в казино. Эта модель огосударствления экономики дала крупнейший сбой. Госкомпании, которые получают огромные деньги, никак не мотивированы повышать свою эффективность и отдачу от тех средств, которые в них вкладывают.

Уже в 2010 году я предсказывал, что наш ждет долгий кризис. Сейчас это усугубляется еще и международной изоляцией, в которую попала Россия. Без международных финансовых рынков мы особо ничего не сможем. Даже если случится чудо, и с нас начнут снимать санкции, то интерес и доверие к России долго не восстановится, потому что мы уже очень много наломали дров в последние десять лет со вмешательством государства в экономику, с ограничением частных и иностранных инвесторов, с нашим отвратительным деловым климатом и барьерами входа на рынок.

Доверие к России долго не восстановится, потому что мы уже очень много наломали дров в последние десять лет со вмешательством государства в экономику, с ограничением частных и иностранных инвесторов, с нашим отвратительным деловым климатом и барьерами входа на рынок

— В вашем докладе «Путин. Итоги», написанном совместно с Борисом Немцовым в 2008 году, упор был сделан на такие проблемы, как коррупция, сырьевая экономика и реальный уровень жизни в стране. Сейчас являются ли они самыми важными или на первое место вышли внешнеполитические проблемы, аннексия Крыма, военный конфликт в Донецкой и Луганской областях Украины, военные действия в Сирии?

— Дело в том, что вся эта путинская модель неэффективна по своей природе. В докладе мы говорили о том, что ее ждут дальнейшие глубокие проблемы. В первые два срока Путина успех достигался за счет притока нефтедолларов. Но все изменилось, когда этот приток уже не смог покрывать аппетитов непомерно разросшейся государственной машины и государственной экономики — риск, о котором мы прямо предупреждали. То, что проблемы приняли такие уродливые формы, как война, только подчеркивает нашу с Немцовым стратегическую правоту. Конечно, мы тогда войны с Украиной не предполагали, но в итоге видим, что путинская система оборачивается глубоким долгосрочным кризисом, в противовес утверждениям, которые нам лили в уши, когда мы этот доклад писали. Наше видение ситуации оказалось правильным.

— Интересы власти сиюминутны и основываются только на высоких ценах на нефть?

— Целью этой системы было только установление контроля над крупными денежными потоками, активами, а не развитие и не создание для России каких-то перспектив и не достижение конкурентоспособности в мире. Цель была просто для своей питерской камарильи устроить контроль над ресурсами и пилить их. В общем, мы об этом и писали.

 

«В Сирии мы выполняем чужую грязную работу»

— Если переходить ко внешнеполитическим задачам, то что значит война в Сирии, в которой мы принимаем участие? Это шанс для нас заявить о себе на внешнеполитической арене как о крупном игроке или это наша серьезная ошибка?

— С начала вмешательства в военные действия в Сирии прошло полгода, и это никак нас не приподняло как международного игрока. Более того, мы втянулись в очень сложный конфликт, чужой, где у нас нет своих интересов. Все интересы, о которых говорят, якобы это была всегда какая-то родная нам земля или что у нас там есть какая-то военная база — это чушь. Там был только пункт технического обслуживания судов с персоналом в пару десятков человек. Говорят, что Сирия будет у нас что-нибудь покупать. Но и это чушь. Сирия никогда не была платежеспособным партнером, они всегда все брали в кредит, и мы им долги потом списывали.

Мы не можем решить там никаких военных задач. Только через полгода после начала нашего вмешательства встал вопрос о блокировании и осаде Алеппо. Штурм Алеппо будет кровавой баней, по сравнению с которой Сараево покажется детским садом. В этой ситуации разговоры о наших возросших внешнеполитических позициях — ерунда. Мы выполняем там чужую грязную работу. Я уверен, что нас принять участие в этой кампании сагитировали иранцы, которые сами оттуда ушли, свернули свое участие в наземной операции. Мы выглядим просто как дураки.

Какого-то решения сирийского кризиса российские власти предложить не могут; единственное, на что они сейчас работают — удержание режима Асада. Но это означает больше крови, убитых, беженцев. Я вообще не понимаю, что мы там делаем, нам надо уходить оттуда немедленно. И власти наши не могут объяснить, рассказывают сказки про ИГИЛ [запрещенная в России организация]. Но ИГИЛ с нами практически не соприкасается, мы бомбим в основном другие отряды сирийской оппозиции, это довольно очевидно уже всем.

— Бомбежки — это всегда большие потери среди мирного населения. Насколько серьезно оно пострадало от российских авиаударов и выглядим ли мы еще прилично в глазах мировой общественности?

— Это действительно так, мы там используем то, что называют «глупые бомбы». У нас мало высокоточного оружия, и, к сожалению, у тех видов бомб и ракет, которые мы применяем, были всегда большие проблемы с точностью. Кроме того, в этом регионе традиционно низкое качество разведки, с этим сталкивались еще американцы — вы думаете, что бомбите важный военный объект, а это коровник. Ясно, что это может привести к большим жертвам, в том числе и среди мирного населения.

— Вы сказали, что наши действия в том числе способствуют увеличению количества мигрантов. Множество их сейчас собралось на границе с Турцией, потоки беженцев хлынули в Европу. Может ли это быть нам на руку, так как с Евросоюзом у нас довольно напряженные отношения, не говоря уж о Турции?

— Главная цель — защитить своего союзника Асада. Путин боится потерять плацдарм для влияния в этом регионе, с уходом Асада у него там останется гораздо меньше возможностей. Конечно, есть масса побочных целей, как прямо говорил Путин, — потренироваться армии в боевых условиях, стимулировать поток беженцев и оказывать давление на Европу, которую Путин рассматривает как врага.

Россию пытаются склонить к тому, чтобы поддержать какой-то вариант постасадовского урегулирования

Я думаю, что Европа этот кризис беженцев переварит. Но это один из важнейших факторов, который американских и европейских политиков сподвигает все-таки к политическому урегулированию кризиса в Сирии. Россию пытаются склонить к тому, чтобы поддержать какой-то вариант постасадовского урегулирования. Пока мы сидим занозой в боку мирового сообщества и препятствуем решению проблемы.

 

«С мигрантами у нас ситуация намного хуже, чем в Европе»

— Мигранты — это проблема не только Европы. Вы в свое время много говорили о проблемах мигрантов в России, о том, что у нас эти потоки плохо контролируются.

— У нас принципиально другая ситуация с мигрантами, чем в Европе, потому что там есть проблема с контролем на границе, но есть и базовое условие, что для въезда мигрантов из южных стран в Евросоюз нужна виза. У нас визовая система отсутствует и фактически открытая граница на южном направлении. Это немыслимая ситуация. Если бы у Америки с Мексикой были бы открыты границы, в США половина Мексики убежала бы. У нас, к сожалению, эту политику не хотят менять.

— Те, кто поддерживает эту политику, могут рассуждать так: это бывшие союзные республики, там граждане со сходным менталитетом, они нам близки.

— Чем? Тем, что сносят памятники нашей победе во Второй мировой? Тем, что приезжают сюда и элементарно не знают язык? Того Таджикистана, который был во времена СССР, нет. Я был там, кстати, еще маленьким ребенком, они уже тогда придерживались других традиций, совершенно другого уклада жизни.

Есть очень серьезные данные о росте преступности в кризис; сюда едут те, кто занимается криминалом, наркотиками. Оперативные данные по грабежам, изнасилованиям, разбоям, кражам говорят, что действуют в основном выходцы из этих стран. У нас ситуация намного хуже, чем в Европе, поэтому нам нужно как можно быстрее двигаться по пути создания четкой существующей охраняемой границы с этими странами и нормального работающего визового режима. Кстати, это не противоречит идее привлечения трудовых мигрантов, но только по рабочим визам и только тех, у кого есть конкретная работа.

— Есть и противоположное мнение, которое заключается в том, что мигранты делают ту работу, которой брезгует местное население. Даже в «Фейсбуке» то и дело натыкаешься на записи вроде «кризис, мигранты вернулись на историческую родину, некому стало чистить дворы». Может, все-таки они не только наркотиками торговали? С другой стороны, если они уезжают, может, это будет препятствовать росту безработицы?

— Вы сейчас перечислили пропагандистские штампы, которые не соответствуют действительности. Они не уехали, их столько же осталось, я специально разговариваю на эту тему с нашим ГБУ «Жилищник». Дело в неэффективной организации процесса государственным монополистом. Низкая производительность труда, они чистят какие-то автостоянки, потому что коммунальным монополистам за площадь очистки платят, но там, где все ходят, они не чистят.

Хотите использовать рабочую силу из этих стран? Дайте заявку. Когда срок истечет, обратитесь за новой. Когда разговор переводят на дворников, я не вижу абсолютно никакой проблемы. Там существует сегодня механизм квот на использование рабочей силы. Он точно такой же, как и визы, за исключением одного момента — жители этих стран при квотах имеют право свободно въехать в Россию и бегать тут в поисках работы, а визу вы должны получить еще до въезда. Но визы имеют преимущество: если вы были замечены в каких-то нарушениях и это зафиксировано или хотите приехать сюда, не имея конкретной работы, вам просто визу не дадут.

— Такая ситуация с мигрантами складывается из-за безалаберности или это кому-то выгодно?

— Это обмен на политическую лояльность и участие стран бывшего СНГ во всяких путинских евразийских проектах. Мы много чем платим за вот это евразийство, в том числе последствиями от открытых дверей со Средней Азией.

 

«Можно лишить „Единую Россию“ большинства в Госдуме»

— Вы ушли с поста председателя «Демократического выбора» и планируете выход из партии для того, чтобы баллотироваться в Госдуму. Какие цели вы перед собой ставите? Можно ли делать какие-то реальные дела через госдуму сейчас? Можно ли не замараться при этом?

— Это сегодня Госдума нужна стране как корове седло, потому что там захватила единоличный контроль правящая партия «Единая Россия» и превратила парламент в еще один департамент администрации президента. Но так не должно быть. Можно и лишить «Единую Россию» большинства, и получить там впервые с 2003 года независимую от Кремля фракцию — все это возможно, в 2011 году мы этого почти достигли. Ситуация в стране такова, что «Единой России» будет очень тяжело на выборах. Нужно поднажать и добиться того, чтобы парламент вновь стал местом не только для дискуссий, но и для реального влияния на смену губительного путинского политического курса.

— Последний вопрос: вы пойдете на марш Немцова?

— Конечно, все пойдем. Мы просто обязаны довести дело Немцова до конца.

 

Владимир Милов — политический деятель, до недавнего времени лидер партии «Демократический выбор», генеральный директор ООО «Институт энергетической политики»

Реклама. Наверняка каждый из нас сталкивался с финансовыми трудностями. Когда наступает такой момент, начинаешь судорожно искать, где взять деньги. Многие микрофинансовые организации предлагают взять займ именно у них, но как выбрать? Выбрать организацию, у которой взять кредит можно на сайте https://zaimfon.ru. Выбирайте самое выгодное и интересное предложение.