— Каков ваш научный путь?
— Мне 25 лет. В школе я увлекался зоологией — коллекционировал насекомых и т. п. Я поступал в университет с целью дальнейшей специализации на кафедре зоологии. Но на третьем курсе во время сдачи экзаменов по специальностям «биохимия» и «молекулярная биология» меня заинтересовали эти области. Профессор Самарцев убедил меня развиваться именно в этом направлении. Были затем и стажировки в Академии наук в Пущине. Я стажировался в институте теоретической и экспериментальной биофизики. Увидел вершины нашей науки.
— Какова ваша связь с университетом?
— Самая тесная. Я в свое время целенаправленно планировал поступать в МарГУ. Я согласен с девизом «Где родился, там и пригодился». Марийскому госуниверситету я обязан всеми своими успехами. Состою в должности младшего научного сотрудника в нашей лаборатории митохондриальной биоэнергетики. Веду научную работу и одновременно заканчиваю аспирантуру.
— Чем вы занимаетесь?
— Проблемами биоэнергетики, клеточной гибели, трансформации энергии в биологических системах. Существует много патологий в энергетической составляющей жизни клеток человеческого организма. Нарушается производство и потребление энергии ими. Это отражается в виде различных болезней. Вот, например, процессы термогенеза (производства тепла в живом организме). В холодное время года этот процесс усиливается. Мы хотим понять, каков механизм этого процесса.
— С кем вы работаете?
— Мой научный руководитель — доктор биологических наук, профессор Самарцев Виктор Николаевич, один из крупнейших специалистов в тех проблемах, над которыми я работаю, руководитель нашей лаборатории митохондриальной биоэнергетики. Он ученик знаменитого профессора Скулачева, долгие годы занимавшегося проблемами старения. Мы — аспиранты и кандидаты биологических наук, работаем под его руководством. У нас есть аккредитованная министерством образования научная школа молекулярной биоэнергетики.
— Кто на вас повлиял в ваших интересах и науке, кроме Самарцева?
— Мой второй научный руководитель — Константин Николаевич Белослудцев. Выпускник нашего университета 2001 года. Он уехал в Пущино, защитил там кандидатскую диссертацию и сейчас работает в МарГУ на должности ведущего научного сотрудника в лаборатории митохондриального транспорта. Под его руководством я в Пущино писал дипломную работу.
— Какие эксперименты вы проводили?
— На митохондриях, на внутриклеточных органеллах. Митохондрии — это энергетические станции клетки, которые обеспечивают весь организм человека энергией. За счет этой энергии мы и живем. Но я уже говорил, что митохондрии при определенных обстоятельствах участвуют и в гибели организма. Мы пытаемся понять, почему это так.
— Какие проекты вы сейчас разрабатываете?
— Актуальная тема — изучение митохондрий птиц. Ими почему-то почти никто не занимается. Может, с птицами работать сложно? Но Марий Эл в последнее время становится центром птицеводства, поэтому у нас есть материал, на котором можно работать. Птицы живут гораздо дольше млекопитающих. Это может быть связано с функционированием энергетических систем их организмов, в том числе митохондрий. Можно сравнить митохондрии птиц и млекопитающих и сделать выводы вплоть до особенностей эволюции животных.
— А какие проекты уже разработали?
— Часть моей диссертации, которая вполне себе проект, уже закончена. Надеюсь, тема кандидатской диссертации перетечет в тему докторской. Пока прикладных проектов по нашей теме вообще не ведется, так как не ясна еще теория. Но это — сейчас. В будущем все возможно.
— Какова тема вашей кандидатской диссертации?
— Она связана с влиянием жирных кислот на проницаемость внутренней мембраны митохондрии печени. Это очень важный процесс: когда у нас открывается дырка в митохондриях печени, это чревато гибелью клетки, гибель клетки чревата гибелью органа, а гибель органа чревата гибелью человека. Мы изучаем смерть, таким образом.
— К каким новым выводам вы планируете прийти?
— Мы хотим понять, как этот механизм может влиять на жизнь живой клетки, а потом — всего организма. Пока мы изучаем этот механизм только на внутриклеточных органеллах (постоянных структурах клетки, расположенных в ее цитоплазме). Моя диссертация — лишь маленький кубик в изучении этого грандиозного процесса.
— Где ваши открытия будут использованы?
— Медицина. Ветеринария. Рекомендации производству в области генетики и селекции — тех же цесарок, которых мы изучаем, разведение которых очень перспективно.
— Что изменится в нашей жизни, когда ваши открытия будут использоваться в науке?
— Излечение различных болезней. Продление продолжительности жизни. Разработка лекарств. Но это очень далекая перспектива, и, возможно, непосредственно мы не будем к этому причастны. Мы, фундаментальная наука, подаем снаряд, а выпускают его другие.
— Не обидно?
— Нет. Это тоже надо уметь — искать какое-то зерно, которое нужно взрастить и передать его другому.
— Есть в мире аналоги вашим разработкам?
— Да. Мы сотрудничаем с Академическим институтом в Пущино. За рубежом есть крупная научная итальянская школа в нашей области. Всегда сильны американцы и французы.
— И они в своих исследованиях приходят к каким-то другим выводам, нежели вы?
— Ядро исследований у нас одно. Но у этого ядра есть огромное множество ответвлений. Разные научные школы и занимаются в этом вопросе разными ответвлениями. Кто-то занимается конкретно вопросами клеточной гибели, кто-то — механизмами термогенеза, кто-то — вопросами функционирования органелл.
— Есть с кем-то научная дискуссия?
— Они происходят на научных конференциях или посредством общения по электронной почте. В эпоху интернета не так трудно выйти на автора заинтересовавшего нас научного труда и обсудить с ним какую-либо проблему. Сейчас мы оспариваем один вывод по биоэнергетике птиц. Ведется дискуссия с британской лабораторией.
— Каков ваш стимул заниматься наукой?
— Раздвигать границы человеческого познания. Открывать новые горизонты. Прометеевский дух. Ради этого можно жертвовать временем и здоровьем.
— Какие трудности в вашей работе?
— Как и во всей российской науке, они связаны с недостатком финансирования. Это сказывается на нашей материально-технической базе. Проблема и малый интерес молодежи к науке, правда, здесь последние пару-тройку лет есть подвижки, но будущее туманно.
— Каким образом пополняете материальную базу?
— В связи с коммерциализацией науки материальную базу мы пополняем прежде всего за счет выигрышей различных грантов, в первую очередь Российского фонда фундаментальных исследований. Подаем на них заявки. Если нам везет, мы их выигрываем. Таким образом, государство финансирует наши работы, если считает, что эти работы актуальны.
— Какие вам нужны инвестиции, чтобы вы могли успешно развиваться?
— Современная наука требует больших вложений. Это дорогостоящее оборудование, реактивы (в нашей науке они могут быть дороже оборудования). Инвестиции зависят от нас самих. Прорабатываем тему, подаем под нее заявку на грант. Если мы выгодно представим нашу тему, финансирование мы получим.
— Как решили подать заявку на получение президентской стипендии?
— Это была инициатива начальника отдела аспирантуры и докторантуры нашего университета Инны Николаевны Михеевой. В прошлом году по ее же предложению я подавал заявку на стипендию главы республики и выиграл ее. В этом году мы попробовали перейти на более высокий уровень, и у нас получилось это сделать. Решение о присуждении стипендии я узнал в первых числах октября.
— Какова сумма стипендии?
— Четыре с половиной тысячи рублей. Существуют три вида президентских стипендий. Из них две идущие по так называемым приоритетным специальностям достаточно крупные — порядка двадцати тысяч рублей. Мы в этом году также подали стипендию по приоритетным специальностям. Результаты должны огласить в январе-феврале.
— Какова была ваша первая реакция, когда вы узнали о своей победе?
— Сдержанная. Сумма этой стипендии была всего на 1000 рублей больше суммы стипендии президента Марий Эл.
— Расскажите о 38-м и 39-м Конгрессе Федерации европейских биохимических обществ FEBS-2013 и 2014 в Санкт-Петербурге и в Париже соответственно. Что это было? Какие знакомства завязали?
— Я выступал там по приглашению. Мне удалось выиграть стипендию для участия в конгрессе 2013 года в Санкт-Петербурге. Эти стипендии разыгрывались на сайте конгресса. Я там зарегистрировался, заполнил заявку, оставил резюме, написал длинное мотивационное письмо, где объяснил, почему именно я хочу попасть на конгресс. Подготовил необходимую для участия в конгрессе публикацию. Получил представление от моего научного руководителя. Экспертный совет конгресса решил мне эту стипендию дать. Почему? Поездка была необходима для изучения результатов моей работы. Моя публикация явно подходила под тематику одной из сессий конгресса. Видимо, им понравились мои предыдущие научные достижения.
Поездка дала возможность проверить себя на международном уровне. Оценить, какое место ты занимаешь в иерархии мировой науки. Там я и убедился, что наши исследования уникальны для всего мира.
— Была возможность найти престижную, высокооплачиваемую работу?
— Работу на Западе мне не предлагали.
— А хотелось бы?
— На короткий срок, возможно, да. Хотелось бы посмотреть, как это — работать в западных лабораториях с их возможностями.
— Глупо отрицать, что материальная часть фундаментальной науки на Западе развита лучше. Если ты пытаешься быть первооткрывателем, то нуждаешься в самых лучших условиях для работы…
— Это так. Но в настоящее время интеллектуальный потенциал человека важнее, чем оборудование. Во многих лабораториях стоит куча дорогостоящего оборудования, а работать некому.
— Каковы дальнейшие научные планы? Какой проблемой будете заниматься?
— В первую очередь надо успешно защитить кандидатскую диссертацию — это задача на ближайшие полгода. Сразу после этого планирую приступить к работе над докторской, хотя в науке работа ради степеней — это очень неправильно, так как в процессе приобретения регалий теряется поиск научной истины. По большому счету планирую заниматься теми же самими проблемами.
В более общем смысле хотелось бы получить достойную работу в нашем университете. Сейчас это достаточно сложно в плане получения дополнительных ставок, к примеру. У меня нет собственного жилья. Кроме семьи, дома и науки мне больше ничего не нужно.
— Вас удовлетворяет уровень образования нынешних студентов, выбравших научную карьеру?
— Удовлетворяет. С появлением интернета появилась возможность знакомиться с работами ведущих ученых в области биохимии. Постоянно нужно быть в тренде. Упустив последние научные достижения, можно остаться далеко позади.
— Бытует мнение, что в современной России развалены научные школы. Это так?
— Причины отъезда ученых из России действительно не только материальные. Это связано и с отношением к людям, которые занимались наукой, когда это казалось не престижным и бесперспективным. Действительно, снижение интереса молодежи к науке снижало и мотивацию старшего поколения, так как оно не видело возможности оставить после себя преемников. Сейчас отток научных кадров хотя бы стабилизировался. Большое количество ученых даже вернулись и создали свои школы здесь. Под это государство выделяло миллиарды рублей.
— Занятие наукой в России выгодно в материальном плане?
— На самом деле выгодно. Занимаясь наукой, ты можешь подняться из низов общества, если решишь перспективную проблему, разработаешь и разовьешь прорывную идею. Но при всем этом в плане материальной выгоды наука несравнима с коммерцией и с государственной службой, если ты, конечно, не президент академии наук.
— Какой уровень развития биохимии в России по мировым меркам?
— Запад убежал от нас довольно далеко. Но последние денежные вливания российского государства в науку позволяют сдерживать этот рывок. Грантов стало больше, и их сумма увеличилась. Тот же грант РФФИ за последние годы возрос с двухсот до пятисот тысяч рублей.
— Охлаждение отношений с Западом может быть губительным для российской науки? Что будет, если деловые и научные связи будут прерваны?
— У нас нет таких огромных связей с Западом, так что пока особо не скажется. Может сказаться, если закроют доступ для публикации в российских научных журналах. Сейчас есть информация, что наши ученые посылают статьи в западные научные журналы, а их там по необъяснимым причинам отклоняют. Сами мы с этим не сталкивались, но знакомые ученые мне об этом говорили.
Алексей Серёгин